Минут через десять внутренняя дверь отворилась, хозяин появился снова, уже в шляпе, и процедил, что идет в парикмахерскую. Размашистым спортивным шагом он направился по китайскому ковру к дверям, но на полпути заложил резкий вираж к моему креслу и рявкнул:
— Вы ко мне?
Мистер Кингсли был выше шести футов и довольно крепкий. Глаза серые, тяжелые, с холодным блеском.
Серый спортивного кроя костюм в тонкую белую полоску сидел на нем элегантно. И всем своим видом Кингсли давал вам понять, что на мякине его не проведешь. Я встал:
— К вам, если вы, конечно, мистер Дерас Кингсли.
— А вы думали, кто?
Я оставил последние слова без внимания и протянул ему другую карточку, где была обозначена моя профессия. Он зажал ее в лапе и, хмурясь, прочел.
— А кто такой Макджи? — резко спросил он.
— Да так, мой приятель.
— Восхитительно. Я польщен. — И он оглянулся на мисс Фромсет. Той его сарказм пришелся по душе. Она была просто в восторге. — Может быть, соизволите сказать о нем что-нибудь еще?
— Пожалуйста. Еще его зовут Макджи-Фиалка. Это потому, что он все время сосет пастилки от кашля, а они пахнут фиалками. Человек он рослый, с мягкими седыми волосами и небольшими пухлыми губами. Неравнодушен к женщинам. Когда, я его видел в последний раз, на нем был аккуратный синий костюм, коричневые туфли на толстой подошве, серая фетровая шляпа и он курил опиум. Трубка у него небольшая, вересковая. — Мне не нравятся ваши манеры, — заявил Кингсли таким твердым тоном, что им, казалось, можно колоть орехи.
— Не нравятся, и не надо, — сказал я. — Я их не собираюсь продавать.
Он качнулся назад, будто я сунул ему под нос тухлую скумбрию, затем повернулся и бросил через плечо:
— Даю вам на разговор три минуты. Один бог знает, для чего. — Он зло пролетел мимо стола мисс Фромсет, так что ковер под его ногами чуть не задымился, толкнул свою дверь и отпустил ее у меня перед самым носом. Этот фокус тоже пришелся мисс Фромсет по душе, но теперь ее глаза, по-моему, лукаво посмеивались.
Кабинет Кингсли был великолепен. Большой, тихий, с кондиционером; окна закрыты, серые жалюзи приспущены от жаркого июльского солнца. Сероватые шторы подобраны по цвету с коврами, в углу черный с серебром сейф и под стать ему — низкие ящики картотеки. На стене огромная подретушированная фотография старика с массивным крючковатым носом, бакенбардами и стоячим воротничком. Торчащий в разрезе воротника кадык выглядел решительнее, чем у некоторых подбородки. Пластинка под фото гласила: «Мэтью Гиллерлейн, 1860–1934».
Дерас Кингсли на скорости обогнул большой стол, ценой не менее восьмисот долларов, и плюхнулся в высокое кожаное кресло. Потом вынул из шкатулки красного дерева, оправленного в бронзу, длинную сигару, обрезал ее и прикурил от большой бронзовой зажигалки. Проделывал он все это не спеша. Спешу ли я — никого не волновало. Закончив с сигарой, он откинулся в кресле, выпустил колечко дыма и сказал: