— Да ну тебя в самом деле, — рассердилась Наталья Сергеевна. — Или уж привык в своей газете… Судьба человека решается, а он…
— Он правильно свою судьбу решает, — серьезно ответил Марат. — И не надо ему мешать.
Благодарно посмотрев на него, Борис сказал:
— Мы сейчас с нашим главным инженером на соседний завод ездили. Агрегаты там вышли из строя, а специалистов нет, вот их директор и попросил Казакова помочь. Весь день копались…
— Починили хоть? — недовольно спросила Наталья Сергеевна.
— Разобрались что к чему. А ремонтировать заводские будут.
— Вот видишь, и в воскресенье не дают отдохнуть.
— Я ж сам, мама… Ради интереса, из любви, так сказать, к искусству.
— Ради интереса… Все равно должны сверхурочные платить. Есть же закон…
Сын хотел что-то возразить, но Марат взял его под руку и так, стоя рядом с ним, стал говорить, и слова его — словно камни в огород Натальи Сергеевне:
— Вот ты сказал: это — из любви к искусству — и мне человек один вспомнился. Старый питерский рабочий Гаврила Иванович Михайлов. Он эти самые слова не раз повторял. Не, за деньгу, говорил, надо работать, а из любви к искусству, ибо рабочее наше искусство цены не имеет. За труд, само собой, платить следует, но не это главное, это как бы само собой. А главное — желание дело делать, мастерство свое проявлять, если ты мастер. Из его уст я про знаменитого Левшу впервые услышал, как блоху тот заморскую подковал. Гаврила Иванович так рассказывал, будто все это на самом дело было и чуть ли не у него на глазах. А в том, что Левша питерским мастеровым был, я и не сомневался тогда. «Таких мастеров на нашей земле поприбавилось, — так он свой сказ заканчивал. — Говорят, будто машины сравняли неравенство талантов и дарований, будто, благоприятствуя повышению заработка, машина не благоприятствует артистической удали рабочего человека. Глупость это. Механические науки гордость нам придают, любви к своему делу прибавляют, безграничные возможности открывают. Ибо машины, нами созданные, — с человеческой душою». Михайловские слова врезались в мою память навсегда. Потом прочел я Лескова и понял, как переиначил Гаврила Иванович слова писателя, утверждавшего, будто таких мастеров, как баснословный Левша, теперь уже нет.
Пока он говорил, солнце за горами скрылось, сумерки благодаря тучам быстро сгустились, светильники загорелись вокруг сквера, вечер наступил. Теперь уже в самом деле похолодало. Стал моросить мелкий дождь. Влекомая воздушным током, зароилась, наподобие летней мошкаре, водяная пыль в светлых пятнах под фонарями.