Но они заметили все это только тогда, когда Марат смолк. Он же сам, выставив ладонь, произнес удивленно, с детской непосредственностью:
— Смотрите-ка, дождик пошел…
Наталья Сергеевна поднялась:
— Ты идешь домой, Боря?
— Конечно. — Борис повернулся к Назарову: — Пойдемте к нам, дядя Марат? Чаю попьем. Я брусничного варенья привез.
Борис и на мать взглянул, ища поддержки, но она повторить приглашение не решилась, боялась выдать голосом свои чувства, только вскинула на Марата вопрошающий тревожный взгляд. А тот смотрел в ее глаза и молчал, ей показалось, слишком долго, до неприличия долго…
— Правда… — произнесла она неопределенно и скованно.
Марат кивнул, давая понять, что все понял, и улыбнулся Борису:
— Спасибо, брусничного я никогда не пробовал, но в другой раз. Утром статью на машинку сдавать, а она еще не написана.
— Ты все-таки приди, — сказала Наталья Сергеевна, протягивая ему руку.
— Спасибо, — повторил он, но уже не смог посмотреть ей в глаза и, словно только что вспомнил, обратился к Борису. — А он как, толковый, этот ваш главный инженер? Казаков, кажется?..
Борис ответил увлеченно:
— Ну! Если и быть инженером, то только таким. И человек настоящий! Вот бы написали о нем, дядя Марат!
— Ты советуешь? — улыбнулся Назаров. — А давно ли знаешь его? Говорят, пуд соли надо съесть с человеком…
— Хорошего человека сразу видно!
— Ладно, я познакомлюсь с ним, — пообещал Марат. — Ну, пока.
Молча смотрели они ему вслед, как идет он по дорожке и тает, расплывается по мере удаления от светильника, неясной тенью становится. Только шаги по мокрым бетонным плитам отчетливо звучали в вечерней шелестящей тишине.
23
Ночью разразилась гроза. Ослепительные молнии полыхали через все небо, в комнате становилось светло как днем. Гром рокотал оглушительно, будто и впрямь некто катил по небесной булыжной мостовой на кованой колеснице.
Хлынул ливень. Светлый стремительный поток стеной встал за стеклом, уличные фонари похожи стали на огни «Наутилуса», плывущего в зыбких глубинах океана. Иногда налетал порывистый ветер, водяная стена начинала колыхаться, и тогда дома и фонарные столбы, видные сквозь нее, искажались, обретая нереальные, фантастические формы.
Марат долго стоял у окна, смотрел на этот таинственный, меняющийся мир, а когда лег, перед глазами все плыло, текло, искажалось…
Утром он поехал в трест.
Дождь прекратился, асфальт блестел, в лужах отражались белые высокие облака и голубые промоины неба. Парило, но в воздухе была приятная свежесть, чистота, дышалось легко. Ушла вчерашняя морозь, и весной запахло. Что это за запах, объяснить невозможно, — может быть, и не запах вовсе, а само это новое, необыкновенное, совсем живое тепло, идущее от нагретых солнцем песков, глиняных такыров, белых солончаков… Повеет таким теплом — как ладонь любящего человека на твоей щеке — и сердце отзовется радостно на весеннюю ласку.