— Не привык таить мнение…
— Придется и этому выучиться… Итак, Яков… Имя отца, пожалуйста.
— Вы знаете…
— Пожалуйста, имя отца?
— Павел.
— Павел. Почти Пауль. А может, и впрямь, русы и прусы? — улыбнулся офицер генерального штаба. — И наконец, фамилия?
— Колаковский.
— Что-то есть в звучании польское, не находите?
— И отец и дед мой православные, католиком никто в роду не был.
— Не верите в теорию крови?
— Не верю.
— Только «дух определяет личность»?
— Только.
— Ну а как же тогда прикажете понять, что вы, православный, русский… Кстати, какой полк?
— Перед вами лежат мои данные, господин Бауэрмайстер.
— Вот я их и намерен перепроверить.
— Тогда я отказываюсь говорить с вами. Я — офицер, и слово свое почитаю абсолютным… Коли я сказал о своем согласии, извольте мне верить, а не устраивать пустые перепроверки… Мы так в гимназии баловались, в шестом еще классе, слабеньких духом пугали, начитавшись «Бесов»…
— Вы стали значительно более говорливым, после того, как мы подкормили вас в лазарете…
Колаковский откинулся, словно от удара:
— Вы своему начальству доложите: отныне я вообще говорить с вами перестаю и предложение свое беру обратно.
— Поздно, Яков Павлович. Ваше согласие служить германской разведке уже зафиксировано на фонографе, так что отказ ваш невозможен. Очень сожалею. В случае отказа мы ошельмуем вас в глазах офицеров двадцать третьего пехотного Низовского полка… Хотите послушать запись нашей беседы, когда вы в первый раз изволили дать трещинку? А я, словно капля, в трещинку юрк, юрк и затаился… И ждал, пока мороз ударит… Лед камень рвет, словно порох, Яков Павлович…
— Ну и какой же вам смысл меня шельмовать? Каков прок? — спросил Колаковский, хрустнув пальцами так, что гримаса свела лицо немца.
— Прок таков, чтоб другим было неповадно финтить! — отрезал Бауэрмайстер.
Колаковский поднялся из-за стола, попросил:
— Встаньте, пожалуйста.
— Это еще зачем?
— Я ударю вас по лицу, дабы вы имели основание вызвать меня на дуэль.
Бауэрмайстер вздохнул, закрыл глаза, долго сидел недвижно, потом откашлялся:
— Хоть я и могу вас швырнуть в карцер, ибо вы наш пленник, но тем не менее прошу принять мои извинения, Яков Павлович… Простите, милый, но в разведке проверка — вещь необходимая, мы ж вам — коли передадим петербургскую агентуру — вручим судьбы людей, наших друзей, так что простите, бога ради, Яков Павлович, и не держите на меня зла, коли можете…
Колаковский опустился на стул, снова хрустнул пальцами:
— Разве ж допустимо так, право… Тем более я пленник… Ну да ладно, я удовлетворен вашим ответом вполне, лжи нет в нем…