Итак, меня увезли, а моему сыночку /мне сказали, что сын у меня, сын/ надо было по крайней мере дожить до утра. Вот как проходила его первая ночь, согласно выписке из его истории болезни:
"Началась асфиксия плода /задыхаться начал мой мальчик, задыхаться/. Наложены выходные щипцы /это то, что я еще помнила/. После отсасывания слизи из верхних дыхательных путей подключен к аппарату искусственного дыхания /он родился и не задышал, не закричал, родился - но не жил! А я ничего, ничего еще не знала, что он так мучается/. Появились редкие судорожные вдохи /не дыхание, нет, только редкие вдохи!/. Через пятнадцать минут помещен в барокамеру /наверное, в этот момент ко мне подошла акушерка и сказала, что я рожу еще раз. А этот раз?!/. В барокамере появилось более глубокое судорожное дыхание, порозовел /а до этого, до этого какого был цвета?!/. По извлечении из барокамеры дыхание стало поверхностным, исчезло сердцебиение /исчезло, не билось, умолкло - а я, наверное, была в палате и не знала/. В агональном состоянии вновь помещен в барокамеру /мой мальчик, крошка - в агональном состоянии/. И мама: "Он должен дожить до утра".
До утра он дожил, он понял, что должен. Утром в больнице собрался консилиум из лучших врачей со всего Ленинграда. Я лежала в палате, ко всем принесли новорожденных, а я осталась одна. "Состояние вашего ребенка крайне тяжелое", - сказала дежурный врач. Я вышла в коридор и зарыдала. Мимо проходил анастезиолог. "Лена, - сказал он мне. - Я не хочу вас успокаивать. Но и для вас, и для ребенка лучше, чтобы он умер. Последствия таких родов могут быть ужасными". Я не хотела, не могла его слушать.
На седьмой день я впервые увидела моего малыша. Оказалось, что только в этот день он впервые начал выказывать нормальные рефлексы новорожденного. Меня привели в бокс, где недоношенные дети лежали в аквариумах. Мой сыночек лежал в кроватке и спал. Мне объяснили, что почти все время он находится под воздействием снотворного. Мне показалось, что он очень красивый ребенок, и это почему-то испугало меня. Слезы градом потекли из моих глаз. Я не плакала, слезы текли сами. Через минуту меня увели. На одиннадцатый день я впервые дала ему грудь. На четырнадцатый день нас выписали. Диагноз, поставленный врачами, гласил: внутриутробная асфиксия, внутричерепная родовая травма, ателектаз легких. Выписывается под наблюдение врача-невропатолога.
Я стала мамой, но не испытала ни физической легкости, ни душевной. Сына назвали Андреем. Первые три месяца все шло нормально, только глазки Андрюши бесконечно слезились. "Пройдет само", - говорили одни врачи. "Конъюнктивит", - говорили другие. Наконец был поставлен диагноз: закупорка слезного канала. "В шесть месяцев начнем усиленный массаж, пока рановато", - таково было окончательное решение. Тем временем я изучала литературу по воспитанию, закаливанию и кормлению детей. На стене появился график роста, веса и количества высасываемого молока. На столе - весы. После каждого кормления я взвешивала малютку, сравнивала с научно-обоснованной цифрой и чайной ложкой докармливала, если он выпивал, по моему мнению, недостаточно.