Я не открою нового закона,
Все, что скажу, известно всем давно:
Не может мать родить дитя без стона,
Не светел взор, коль на душе темно.
Счастливые часов не наблюдают.
И эта истина подмечена не мной.
Но чем, вы мне скажите, измеряют
Весь долгий день, заполненный бедой?
Когда секунды бьют по сердцу, как гранаты,
Минуты плачут, будто чувствуют вину.
Когда часы стоят на месте, как солдаты,
И вы находитесь у времени в плену.
Но все-таки, ну чем же измеряют
Весь долгий день, заполненный бедой?
Те, кто в беде, отсчет часов теряют
Они стоят для них тюремною стеной.
Наступала весна 1978 года. Андрей заканчивал второй класс. Я старалась быть хорошей мамой. Я любила его за бабушку, дедушку и за себя. Я продолжала ежедневно писать маме письма и ездить в Казань. После отъезда папы я закончила курсы машинописи и устроилась на временную работу машинисткой. Работу разрешили выполнять на дому - машинисток не хватало. Стала брать частные заказы. Кому-то - диссертация, кому-то - отчет. Работа давала заработок и помогала отвлечься от мыслей. Самое страшное наступало ночью. Я стала бояться ночей. Мысли одолевали меня и душили. Мои мысли стали моими врагами. Спрятаться от них было некуда.
Что может быть страшнее мыслей?
Они, как спрут, меня обвили,
Как туча черная нависли,
Надежду всякую убили.
Лишь только ночь опустит крылья,
Они безжалостной толпою,
Подобно вражьей эскадрилье,
Все кружат, кружат надо мною.
От них мне никуда не скрыться,
И начинает мне казаться,
Что как прожорливые птицы
Они в мозгу моем теснятся.
И разрывают мозг на части,
И кровь сосут, как вурдалаки.
А я бессильна, я в их власти.
А мысли бесятся во мраке...
Но весна 1978 года все же наступила. Неожиданно /или после бесконечного ожидания?!/ получаю письмо из суда: "Медицинская комиссия Управления МВД признала вашу мать, Лейкину Марию Львовну, хронически больной. Дело передано в Московский городской суд". Что мне, радоваться или рыдать? Боже, можно ли радоваться, если твою маму признают хронически больной?! Можно ли радоваться, что над твоей хронически больной мамой будет суд?! Рыдать надо. Рыдать. И кричать на весь мир - моя мама навсегда, навсегда, навсегда останется больной! Куда вы смотрели, люди?! За что?!
Но я радуюсь. Вопреки разуму, который еще у меня есть. А у мамы?! Где ты, мамочка, сейчас? Где?! Я потом узнала, где была моя мама в то время. Они перевели ее из Казани в Лефортовскую тюрьму. В одиночную камеру.
За неделю до суда раздался звонок из Лондона. Мужской голос на русском языке с иностранным акцентом спросил: "Вас можно поздравить?" "С чем? недоуменно в свою очередь спросила я. "Я слышал, вашу маму освободили", голос прозвучал уверенно. "Вы ошибаетесь, - с горечью ответила я. - Суд будет только через неделю". "Но у меня есть сведения, что все в порядке. Возможно, сообщение пришло ко мне быстрее, чем к вам. Не волнуйтесь", голос был спокойный и надежный. Я замерла. Я хотела верить. Я почти поверила. Но я не забывала, где я живу. Еще стояли перед глазами две двери два мира. А голос продолжал: "Через неделю я буду в Москве. Скажите, как вас там найти". Я сказала.