Я села. Ноги не держали меня. Он тоже сел. Поднял телефонную трубку. Набрал три цифры. Произнес одну фразу: "Она здесь". Протянул трубку мне: "С вами хотят поговорить". Так вот для чего меня привели. Со мной хотят поговорить. Кто?! Беру трубку. Слышу знакомый до отвращения голос Новикова: "Вас можно поздравить, Елена Марковна?" Господи, ну не ради же поздравления он меня сюда вызвал. Отвечаю сдержанно: "Пока не с чем. Я еще маму не видела". Он - нарочито ободряюще: "Ну, осталось совсем недолго". Я молчу. Он тоже выдержал паузу: "Кстати, Елена Марковна, вы уже взяли билеты на поезд?" Отвечаю утвердительно. Он - голосом, привыкшим задавать вопросы: "Надеюсь, у вас двухместное купе?" Нет, купе у меня не двухместное. И он прекрасно знает, что такие билеты достать практически невозможно. Он сожалеет: "В двухместном было бы значительно удобнее". Я начинаю раздражаться. В каждом вопросе я жду подвоха. Отвечаю: "В следующий раз я обращусь к вам за протекцией". Он уловил мое раздражение. Он хороший психолог. Его не зря учили. Тон его меняется. Он переходит к делу: "Между прочим, Елена Марковна, я вам советую ни с кем на вокзале не встречаться". Как всегда мне казалось, что я готова ко всему. Но он застает меня врасплох. Я делаю вдох и отвечаю: "А я ни с кем и не собираюсь встречаться". А про себя: "Они следят за Гарри Лобби". Он: "Елена Марковна. Не надо играть со мной в прятки. Я советую вам ни с кем не встречаться". Нарочитый акцент на слове "советую". Это уже звучало как предупреждение. И строгое. Я выдавливаю улыбку и отвечаю: "Сергей Валентинович, зачем вы со мной говорите загадками? Я вас не понимаю". Голос его стал железным. На секунду мне показалось, что я снова на допросе и в его власти не подписать мне пропуск на выход. Страх к этому голосу я, наверное, передам по наследству. Он вошел в мои гены. "Елена Марковна, я вас предупредил". Все. В трубке гудки.
Начальник тюрьмы нажал кнопку. Вошел тот же военный. Ему приказано меня проводить. Как и куда мы шли - не помню. Вдруг сердце провалилось. Вижу стоит мама у какого-то прилавка и собирает вещи в узелок. Я - к ней: "Ма-а-ма!!!" Она взглянула, и на лице ее появился ужас: "Что ты здесь делаешь?" Господи, она ничего не знала. Они не предупредили ее! Она подумала, что меня посадили. "Мамочка, - обнимаю ее, плачу, - я пришла за тобой!" Она не поняла. Тихо сказала: "Меня куда-то переводят". Я хватаю узелок, хватаю маму и тащу к выходу: "Тебя никуда не переводят. Мы едем домой!" Она держит меня за руку и покорно идет. Покорно идет на свободу.