— Мне было всего шестнадцать. — Он снова хрипло засмеялся.
Она улыбнулась:
— А когда мне исполнилось шестнадцать, мама и папа отправили меня в Лондон, на два сезона. Помнишь?
— Мне было жаль тебя.
— Но как мне было тогда жаль себя! — воскликнула Эль. Она так ненавидела свой дебют в Лондоне, как и поездки в Бат, курорт, куда возили дебютанток. Ей было невыносимо тяжело там, и она чувствовала себя как в тюрьме.
Но Шон и тогда спасал ее. Она подняла глаза и увидела, что он внимательно за ней наблюдает.
— Шон, помнишь, ты приехал в Лондон на мой первый бал. Как же я тогда боялась.
— Прости, что я смеялся над тобой, когда ты надела первое бальное платье.
Она и забыла. Платье было очень красивое, но она в нем чувствовала себя долговязой, худой и высокой, как башня, она такой и была. Когда он засмеялся, она так ударила его кулаком в живот, что он согнулся от боли. Рука у нее была тяжелая. Эль ненавидела его в тот момент, но он был прав, это платье совершенно ей не шло. Но когда он пригласил ее на первый танец, и повел в центр зала, и ее рука оказалась в его руке, она была горда и благодарна ему. Она перепутала несколько фигур, но он так ловко поправил ее, что никто не заметил. И в конце ей даже понравилось танцевать.
— Ты со мной танцевал. — И, волнуясь, добавила: — Я теперь понимаю, почему любила тебя так сильно.
Он поднялся из-за стола:
— Сядь поешь.
Она покачала головой и отодвинула от себя тарелку. И тоже встала из-за стола.
— Шон, ты мне нужен. Вернись и стань прежним, каким был раньше.
Он лишь сердито дернул головой.
— Но я прошу тебя! — воскликнула она. — Нам надо больше говорить о прошлом. Все станет как прежде, и потом мы поедем вместе в Аскитон. Знаешь, там еще много работы. Девлин так и не отстроил третий этаж.
Он недоверчиво посмотрел на нее и насторожился.
— Мы можем вместе закончить последние комнаты. И все твои мысли об ужасах прошлого рассеются.
— Они никогда не покинут меня, — прервал он отрывисто. — Прекрати свои мольбы и не проси о том, чего я не могу дать…
— Но я не прошу у тебя любви! — воскликнула она горячо. — Пусть ты не полюбишь меня! Но главное — ты вернешься домой!
Он предупреждающим жестом поднял руку, останавливая:
— Нет!
Она подошла так близко, что ее лицо почти касалось его руки.
— Ты не можешь жестом руки взять и отослать меня прочь, как будто я привидение, преследующее тебя. Я не преследую, но преследует кто-то другой, и я хочу помочь.
Он снова ушел в себя.
— Некоторые тайны должны остаться тайнами… Я изменился. Тюрьма меняет людей.
— Как там было? Насколько тяжело? — Она должна была знать. — И что с твоим голосом? И почему ты такой худой?