– Первый, это Второй, ты слышишь?
Голос в динамиках шлема отфильтровывался и воспроизводился электроникой, и нужна была привычка, чтобы понимать его. Электромагнитные передачи велись в крайне низкой частотной полосе для того, чтобы пробить электронную блокировку противника и чтобы не нарваться на. вражеские провокации. Часто такие передачи шли на искусственном шифрованном языке, известном только пользователям, во времени, чтобы изобретать и учить такой язык, сейчас не было. Компьютер зажевывал слова и делал их понятными только членам группы. По крайней мере Грейсон на это надеялся.
Он напрягся, вслушиваясь. Сенсоры на шлеме считали электрическую комбинацию.
– Второй, это Первый. Слушаю.
– Мы на месте у ограды. Патруля нет… Ничего подозрительного.
– Хорошо. Будь бдителен.
Передвижение ударной силы по оврагу в разгаре дня несло в себе определенный риск. У налетчиков имелись геликоптеры, и никто не мог гарантировать, что у них не было также военного наблюдательного спутника, способного сосчитать заклепки на спинной броне «Страуса». «Страус» был закутав в складки камуфляжной сетки, и Грейсон поставил тепловые поглотители на самую полную мощность, чтобы снизить инфракрасное излучение боевого робота. Группа захвата рассчитывала только на удачу. Тщательное наблюдение за бандитскими базами возле космодрома и Замка навело на мысль, что бандюги недооценивали вооруженные силы треллванцев и на подступах к своим лагерям не поддерживали надлежащего дозора.
– Первый, это Третий.
– Третий, это Первый. Слушаю.
– У Замка все тихо. Я вижу «Мародера». Он по-прежнему припаркован на парадном плаце снаружи от дверей Бухты Приюта.
– Отлично. Следи за ним.
Кабина «Страуса» была настолько мала, что Грейсон мог коснуться противоположной переборки вытянутой рукой. Зрительным экраном служила дугообразная 180-градусная полоса в передней части крошечного помещения, на ней изображались отчетливо напластованные уровни отложенных водой осадков в стенах канала. Большую часть пола занимали сиденье водителя и переплетение кабелей, консолей, обнаженных схем и прочего, что заставляло эту маленькую ходячую гору двигаться и сражаться.
Пожалуй, самой характерной чертой кабины являлся резкий, кислый запах, который, казалось, исходил от пола, переборок и сиденья, несмотря на то, что кабину драили сто раз и опрыскивали дезодорантами. По журналу на борту «Страуса» и по датам установки снаряжения выходило, что этому боевому роботу было свыше ста лет. Отличительные запахи пота, страха и ярости стали такой же неотделимой частью кабины, как и броня, защищающая ее. Запах был неприятный, но Грейсон уже перестал его чувствовать.