Папство боролось с ними как репрессиями, так и убеждением. Позднее Иннокентий III, организовавший крестовый поход против катаров-аль-бигойцев, пытаясь ответить на их критику «богатой церкви», поддержал Франциска Ассизского, проповедовавшего бедность. Почему же понтифик Александр III не оценил в свое время пользы, которую могла бы принести поддержка вальденсов? Дело в том, что они не только проповедовали бедность, но отрицали «таинство пресуществления» (евхаристию), а в этом вопросе церковь оставалась непреклонна.
Именно этот догмат выступал основной мишенью самых разных еретиков, и именно по его поводу велись горячие споры теологов. Победила крайняя точка зрения, узревшая в евхаристии отнюдь не напоминание о жертве Спасителя и тем более не ее символ, но реальную «плоть и кровь Христову», превращаемые из вина и хлеба при помощи чуда, каждый раз творимого священником. На пути к этому убеждению надлежало преодолеть немалые логические трудности и отучиться верить своим глазам. Конечное решение было выработано позднее Фомой Аквинским в догмате о транссубстанции, в соответствии с коим присутствие Христа в вине и хлебе реализуется не материально и зримо, но духовно и невидимо, на уровне не акциденции (внешнего проявления), но субстанции (сущности).
Но уже с конца XI в. священник поднимал Святые дары над головой, делая всех собравшихся свидетелями и участниками таинства. Подчеркиванием значения евхаристии возвышали роль клириков, литургически окончательно отделенных от мирян (с XII в. клирики причащались хлебом и вином, а миряне только хлебом), но жизненно необходимых им - ведь без клирика, способного отправлять таинства, нельзя ни причаститься, ни предварительно исповедаться для покаяния. Да и укреплявшиеся в тот период представления о важности всех прочих таинств (в особенности таинства брака) помещали клирика-священника в эпицентр социальной жизни. И потому появившаяся в XII в. практика «интердикта» (запрета богослужений) стала грозным оружием в руках церкви.
Евхаристия производилась не в полях и лесах, как призывали еретики, но только в освященных церквах, со строгим соблюдением литургического обряда. Храмы были выключены из обычного профанного (светского) пространства и в то же время господствовали над ним, организовывая его в приходы и общины. Трудно не увидеть тесную взаимосвязь между уже упоминавшимся социальным «объячеиванием» жизни, начавшимся после Тысячного года, и укреплением евхаристического культа.
Евхаристия была соборным действом, ибо приносимая на алтаре жертва предназначалась не только для прихожан, но и для всей общины христи-