- Ну и что они тебе ответили?
- Твой отец, шутя, я надеюсь, обозвал меня педофилом и сказал, что ты сама будешь решать, когда вырастешь. Так что расти поскорей… — Помолчав, он добавил виновато: — Я не знал, кстати, что тебе только шестнадцать.
- Я буду быстро расти, — хлюпнула я носом. — И непременно приму твое приглашение, то есть, прости, предложение.
Леня поставил на тумбочку поднос с моими любимыми абрикосами и грушами. Несколько фруктов было уже очищено от косточек, порезано на кусочки и выложено на отдельную тарелку. На подносе лежали вилка, нож и стопка салфеток. Он еще раз нагнулся к своей сумке и вытащил из нее две бутылки минеральной воды «Боржоми», стакан и открывалку.
- Мне сказали, что это все тебе уже можно, — сказал он. — Ты поешь? Тебе помочь приподняться?
Я резко повернулась к нему и сквозь слезы увидела лицо человека, которого видела в четвертый раз, а знала и любила, как мне казалось, с глубокого детства. Я слышала его спокойный голос, и было такое ощущение, что он говорил со мной всегда. Мне страшно хотелось приподняться и поцеловать его в губы, но я не могла этого сделать. Я не помнила, когда в последний раз чистила зубы и умывалась ли вообще с начала своей болезни. Образ девушки из инфекционной больницы, бросающейся в объятия к молодому человеку, шокировал меня саму. Я вновь вспомнила, что произошло в поезде, и меня охватило незнакомое до того часа ощущение непоправимой беды. Тем не менее я чувствовала голод и, приподнявшись на постели, подцепила вилкой половинку абрикоса, прожевала и, не без напряжения, проглотила. Больше я съесть не могла и попросила Леню оставить меня и идти домой. Была уже ночь, и мне было очень стыдно, что дорогой мой спаситель дежурит у моей кровати, а не спит дома. Он кивнул, погладил меня по голове и скрылся за дверью бокса.
Сделав над собой усилие, я спустила ноги с постели и, держась за спинку стула, поднялась. Вторая кровать все еще пустовала, и, хотя свою умершую соседку я не помнила, мне все равно было страшно. В боксе, в отличие от обычных многоместных палат, был свой туалет. Там же находился умывальник с маленьким зеркальцем над ним, и я смогла на себя полюбоваться. Зрелище, прямо скажем, было жалкое — слипшиеся волосы, желтая кожа, потрескавшиеся губы и огромные синяки под глазами. На пластмассовом крючке слева от зеркала висел предназначенный мне выцветший больничный халат, а одета я была в принесенную мамой из дома старую ночную рубашку.
Задрав ночнушку до подбородка, я увидела, что похудела, тело мое, как мне показалось, даже одрябло. Сдувшиеся груди в неверном свете флуоресцентной лампы походили на слепые и грустные мышиные мордочки. Я заметила, что в стакане с зубными щетками на умывальнике торчит невесть откуда взявшаяся там простенькая шариковая ручка. Сама не знаю, что на меня нашло, но я взяла эту ручку и нарисовала на каждой провисшей сиське по два широко распахнутых глаза с длинными ресницами. «Мышки» в зеркале, излечившись от «слепоты», сразу повеселели и вызывающе «выпучились» на окружающий мир.