- Зачем? — Катька распахнула полы халата и задумчиво погладила свой пока еще роскошно-впалый живот. — С какой стати? Чего он мне такого сделал, чтобы я его к смерти приговаривала? У тебя хоть мать есть… А меня, может, Господь за синайское паломничество наградил и отметил — родного человека мне посылает, единственного.
- Ну, если все это можно назвать паломничеством…
- Да ладно тебе! — усмехнулась Катька. — Серьезно, я рада… Ничего делать не буду, разве что наблюдаться и вынашивать, вынашивать… Вот вчера курить бросила…
- Ребенку же отец нужен, — произнесла я банальную, но в общем совершенно резонную фразу…
- Отцы-молодцы — явление редкое…
Казалось, в наших с Катькой отношениях открылось второе дыхание. Общая проблема сблизила нас еще больше. Египетские любовники сгинули бесследно. Единственные, на кого мы могли рассчитывать в этой жизни, по-прежнему были только мы сами да еще Коля с Лехой, остававшиеся неотъемлемой частью нашего бизнеса.
На протяжении многих недель я так и не решилась рассказать маме о своей беременности, меня было ощущение, что я стала ей абсолютно безразлична. Ни мой бизнес, ни моя личная ее не интересовали. Более того, она не задала мне ни единого вопроса о поездке в Египет. Мои попытки поделиться впечатлениями о пирамидах, Каире и особенно о православных попутчиках вызвали у нее сильнейшее раздражение. Меня, в свою очередь, бесили ее темненькие платьица, платочек на голове и все более и более превалирующий в ее речи гаденький церковный лексикон, звучавший для меня гаже бандитской фени.
Последнее время я вообще ни разу не смогла поговорить с мамой один на один. В квартире у нее всегда сидела какая-нибудь из соседок и, как могла, тупо и недоброжелательно встревала в наш разговор. Причем маме такое положение вещей виделось естественным и нормальным. Она с напряженным нетерпением ждала, когда я наконец уйду. Потрясло меня и то, что рядом с моей маленькой и не очень удачной фотокарточкой появился большой мрачный портрет Людмилы Платоновны, убитой собственным сыном. Маленькие злобные глазки свиноподобной покойницы таращились на всякого входящего в мамину комнату и делали мое пребывание там невыносимым. С каждым разом я уходила от мамы все быстрее, и с каждым разом мы обе испытывали все большее облегчение в минуту прощания.
Странно, но я почти перестала думать о Лене. Когда я окончательно осознала, что беременна и что через несколько месяцев у меня появится ребенок, не имеющий никакого отношения к моему единственному любимому, сознание мое перестроилось. Я поняла, что все прежние чувства необходимо если не похоронить вовсе, то, по крайней мере, отстранить от текущей жизни. Да, я дура, я б… сломавшая собственную жизнь. Мне было дано множество шансов быть рядом с единственным необходимым мне человеком — у меня не хватило ни ума, ни веры. Но я должна жить дальше, должна родить и вскормить ребенка, который станет для меня если не счастьем, то смыслом всей дальнейшей жизни.