— Это как же вас пронимать? — начала она гневно, когда закрыла за ним двери. — Ваши сношения с госпожой Мосоловой и этой простолюдинкой Херувимовой обсуждаются во всех гостиных! Стыд и срам!
— Мадам, — выставив вперед ножку, задрал высоко вверх подбородок Альберт Карлович, — ваши обвинения в моих сношениях с означенными дамами совершенно лишены всяческого основания. Госпожу Мосолову я не имею чести знать, а что касаемо девицы Херувимовой, то я ее несколько раз пользовал в виду наступавшего у ней время от времени кризиса ипохондрии.
— В нумерах для приезжих? — с большим сарказмом спросила Манефа Ильинична.
Факс выставил вперед другую ножку.
— А что делать, ежели приступ ипохондрии случился у нее возле сих нумеров? Долг каждого врача обязывает оказывать помощь страждущему там, где его застало несчастие. Это, дорогая Манефа Ильинична, азы врачебного этикета.
— И вы, оказавшись совершенно случайно у сих нумеров, поспешили оказать сей непотребнице врачебную помощь…
— Совершенно верно, — улыбнулся собеседнице Факс. — Видите, как вы все хорошо и правильно понимаете. Что же до непотребницы, то долг каждого врача оказывать помощь любому человеку, в ней нуждающемуся, совершенно невзирая на пол, происхождение и род занятий.
— Да, голыми руками тебя не возьмешь, — констатировала скорее сама себе тетушка и решила привести свой последний довод: — Однако вас с этой Херувимовой видели не единожды. Положим, третьего дня все было именно так, как вы рассказываете…
Факс сделал лицо, по которому можно было прочесть следующую фразу: «И вы еще сомневаетесь? Как вам не стыдно!»
— …Но с означенной девицей вас видели еще в меблированных комнатах госпожи надворной советницы Вилькен и Апанаевском подворье. Это как изволите понимать?
— Поклеп! — тотчас констатировал Альберт Карлович. — Поклеп и наветы недоброжелателей. Есть целая группа лиц, которые способны обвинить меня во всем, даже в алхимии и чернокнижии, лишь бы мне не досталось место декана медицинского факультета. Дай им волю, они сожгли бы меня на костре инквизиции, как Джиордано Бруно, или четвертовали, как Емельку Пугачева, только бы не дать мне место декана. О, вы не знаете еще этих людей. Интриганы! Завистники!
— Да что вы? — с выражением крайнего ехидства промолвила Манефа Ильинична.
— Именно так, сударыня, — твердо заверил ее Факс.
Лицо Альберта Карловича воспылало справедливым негодованием.
— И вам, драгоценнейшая Манефа Ильинична, должно быть стыдно от того, что вы выслушиваете всякие сплетни. Ведь оскорбляя меня, эти господа оскорбляют и вашу любимую племянницу!