В 1939 году, когда была сделана эта запись, Авиловой исполнилось семьдесят пять лет; она заканчивала работу над «мемуарным романом», напечатанным впоследствии под заглавием «Чехов в моей жизни» (первоначальные названия — «Роман моей жизни» и «О любви»).
За долгие годы изменилось отношение к прошлому, переоценивалась вся жизнь; на полях рукописи «О любви» Авилова записывала: «И вот сколько лет прошло. Я вся седая, старая… Тяжело жить. Надоело жить. Противно жить. И я уже не живу… Но все больше и больше люблю одиночество, тишину, спокойствие. И мечту. А мечта — это А. П. И в ней мы оба молоды и мы вместе. В этой тетради я пыталась распутать очень запутанный моток шелка, решить один вопрос: любили ли мы оба? Он? Я?.. Я не могу распутать этого клубка».
В первоначальных мемуарных очерках о Чехове (сб. «О Чехове. Воспоминания и статьи». М., 1910, с, 1-10) Авилова не задавалась такими вопросами и не касалась любовной темы. Это был краткий, будничный по тону рассказ о знакомстве с А. Чеховым. Авилова приводила здесь цитаты из чеховских писем, коротко рассказывала о первой встрече, о премьере «Чайки» и посещении клиники Остроумова, где лежал с горловым кровотечением Чехов. Ничего «личного» не было и в мемуарной заметке «На основании договора» — о помощи в собирании материалов для чеховского собрания сочинений. И позднее, в дневнике 1918 года, Авилова не ставила Чехова на первое место в литературе и тем более в своей жизни; сопоставляя его с Горьким и Львом Толстым, она писала: «Про Чехова я не сказала бы, что он великий человек и великий писатель. Конечно, нет! Он — большой симпатичный талант и был умной и интересной личностью» (Акад., Соч., т. 10, с. 385).
Появление «мемуарного романа» породило волну разногласий и споров (о нем писали и М. П. Чехова, и Бунин) и привело к тому, что имя Авиловой из полного забвения вернулось на страницы исследований и беллетристических сочинений о Чехове; вместе с тем в простой и ясной биографии великого писателя появились оттенки неясности, поэтической загадочности и любовной тайны. Письма Чехова к Авиловой перечитывались с особенным интересом. В них искали (и, разумеется, будут искать) определенный подтекст и лирическую тему, более важную, чем литературные и житейские новости, заботы, составлявшие содержание переписки.
Подтекст необходим, поскольку текст в этом смысле не дает ничего и скорее опровергает, чем подтверждает сюжет «мемуарного романа». По стилю и тону письма Чехова к Авиловой очень сдержанны и спокойны.
Основная тема писем к Авиловой — литературный труд, сосредоточенная, тщательная и кропотливая работа над стилем и языком короткого рассказа. Чехов вообще охотно делился своими мыслями о литературе и своим опытом — в частности, и с писательницами; дружелюбно, с веселой взыскательностью критиковал рассказы Б. М. Шавровой, М. В. Киселевой; переписка с ними в этом смысле была весьма содержательной. Но в письмах к Авиловой Чехов был осторожнее в критических суждениях, осмотрительнее в советах. По-видимому, даже весьма снисходительные критические замечания воспринимались с обидой.