«Воды-то нет, тушить все равно невозможно», – подумала Наташа, наблюдая, как пламя лениво, как будто нехотя, выбивалось из окон четвертого и третьего этажей, и ветер уносил рваные клочья густого серого дыма. Черные от копоти дыры окон в верхних этажах даже не дымились; там все уже выгорело. Дом горел, видимо, уже не один день, и жильцы нижних этажей покинули его, оставив свои пожитки. И странно было видеть такие спокойные, мирные занавесочки на окнах первого и второго этажей.
– Проклятые! – снова прошептала Наташа и пошла дальше. Она шла и шла, не чувствуя ни усталости, ни голода. Впервые за много дней она была одна, – и все то, о чем некогда было подумать в суете и заботах каждого дня, сейчас целиком захватило ее мысли. Сначала она думала об отце… о Тотике… и чем могла бы она еще помочь маме: ведь мама уже еле держится на ногах, а работает и в госпитале и дома. И вдруг Наташа с поразительной яркостью почувствовала, что болит ее душа не только за маму и за Тотика, но и за жильцов горящего дома, и за Нину Смолину, с которой что-то случилось, за весь родной город, за всю родную страну…
– Проклятые! Проклятые!.. – Наташа вдруг остановилась – ей показалось, что она сейчас задохнется от боли, от гнева и ненависти – и присела на лавочку у подворотни.
– Устала, девочка? Довести тебя домой? – участливо спросила ее девушка в солдатской форме, останавливаясь перед ней.
Наташа вздрогнула, словно очнувшись от сна.
– Нет, спасибо, я дойду сама, – пробормотала она, вставая.
Они пошли рядом и разговорились. Наташа рассказала девушке-бойцу, куда и зачем она идет.
– Какие вы все молодцы! – заговорила девушка. – Я вот второй день с фронта, завтра еду обратно. Не повидала бы своими глазами, не поверила бы. Как только держатся, и не поймешь… Ну, кабы там один, два, три героя! А то весь город!.. А я, понимаешь ли, вчера пошла отца навестить, старик он у меня, уж на покое жил. «Нету дома, – говорят, – на работе». Пошла искать его на свой завод. Нашла. А цех-то, понимаешь, разрушен весь, бомба попала. Одни стены, – крышу снесло. А работа вовсю идет. На морозе! Прямо на полу костер разложили, – подбегут; руки погреют да снова к станку. А один – ноги его, понимаешь ли, не держат – так к столбу веревкой привязался и работает. Вот честное слово! Ну разве такой народ сдастся?
– Никогда! – прошептала Наташа.
Они вместе завернули за угол. Прямо посреди переулка, разбросав руки и закинув назад голову, лежал молодой парень в ватнике. Приоткрытые глаза неподвижно смотрели в туманное небо; бескровные губы были плотно сжаты. Наташа невольно остановилась. Девушка подошла ближе и наклонилась над ним.