– О?! И она жива!
– Она, оказывается, эвакуировалась еще в начале войны. Когда дом разбило, ее уже не было.
И без того радостное настроение стало еще радостнее. Смеялись, говорили все вместе, выхватывали открытку друг у друга из рук.
– Чудно! Чудно! Скоро все будем вместе! – ликовала Люся.
– Интересно… какой стал Вася?.. – задумчиво говорила Наташа.
– Все будем вместе, только без доктора, – грустно произнесла Софья Михайловна.
Все притихли. Несколько мгновений длилось молчание.
– Тотик, а ты помнишь доктора? – спросил Леонтий Федорович.
Тотик молча кивнул головой и вдруг стремительно выбежал на балкон.
– Тотик! – крикнула Наташа, – Куда ты?
– Оставь его, Наташа, – с печальной улыбкой сказала мать.
– Ну, пойду; не пережарилось ли там у меня. – И Яков Иванович засеменил в кухню.
– Девочки, а вы посмотрите свою «классную», – предложил Леонтий Федорович.
– Пошли! – крикнула Наташа, и все три выбежали из комнаты.
Как только дверь закрылась за ними, Леонтий Федорович обнял жену, а она положила ему руки на плечи. Оба долго молча смотрели в глаза друг другу.
– И у тебя седина, – тихо произнес, наконец, Леонтий Федорович и провел рукой по белой пряди в волнистых волосах жены, – но с ней ты еще лучше…
– Папа…
Леонтий Федорович опустил глаза; рядом с ним стоял Тотик.
– Заговорил, мой мальчик? Что скажешь?
– Папа, скажи… – еле слышно начал Тотик и вдруг запнулся, взволнованный.
– Что сказать, Тотик?
– Скажи… тебе руке… очень больно?
– Нет. Сейчас уже не больно.
Тотик вздохнул с облегчением. Видимо, этот вопрос все время мучил его.
– Ну скажи еще что-нибудь, Тотик, – попросил Леонтий Федорович, подняв за подбородок голову мальчика.
Тотик чуть нахмурился и посмотрел прямо в глаза отца строгим и напряженным взглядом.
– Я больше не хочу, чтоб меня звали Тотиком, – твердо произнес он. – Я уже не маленький. Я – Ваня.
– Хорошо, – серьезно ответил Леонтий Федорович. – Да, я вижу, ты уже больше не Тотик. Ты – Ваня.
* * *
Девочки вошли в «классную» и остановились:
– Все как прежде! Даже полочки! – радостно воскликнула Люся.
– Все как прежде, только мы уже не прежние, уже не дети, – возразила Катя, – и все должно теперь пойти по-другому, по-новому.
– Конечно! – Наташа решительно кивнула головой. – Вот я не умею объяснить, – взволнованно заговорила она, – а только и я так чувствую. Вот, когда мы сейчас ехали с вокзала, и Ленинград такой прекрасный, и везде все отстраивается, и у папы на столе начата какая-то новая работа, и Яков Иванович такой бодрый, деятельный… Понимаете, девочки, и у меня руки чешутся что-то сразу начать делать… учиться… работать…