Предчувствия не обманули господина Любичке-Сайлони. Мистер О’Хара налил разволновавшемуся силачу виски, угостил его толстой сигарой, а затем достал из конторки лист бумаги с готовым ответом, который надлежало размножить на машинке и разослать «совершенно секретно» всем недоумевающим. Уходил на покой старый Карас, и Гранит вынужден был признать: событие действительно из ряда вон выходящее, на проводы старика следует приехать всем, кто сможет выкроить свободный денек. И уж тут МЕЖОРВЛАДЦИРВАР, разумеется, не вправе предъявлять МЕФЕДАРВАРЦу какие бы то ни было претензии.
На третий день канцелярия федерации стала рассылать груды заказных писем, и по всему миру разнеслась сенсационная новость: папаша Карас уходит на покой. В актерских уборных варьете, в кулуарах цирков, в артистических кафе Берлина, Копенгагена, Барселоны, Вены, Ленинграда, Роттердама, Чикаго — повсюду жужжали об одном и том же:
— Папаша Карас уходит…
— Вот и он уже…
— Когда я у него работал, а было это годков пятнадцать назад…
— Когда я встретился с ним на всемирной выставке в Париже…
— Мой отец — помните знаменитый номер «Семья Леотар»? — работал с ним примерно в девяностых годах. Надо ему об этом написать…
— Дед моей жены знал его еще подростком — верно я говорю, Алиса? Не забудь пометить в календаре. Пошлем ему хоть телеграмму.
— Так вы говорите, наш генерал начинал солдатом?
— Что за вопрос! У таких людей не может быть иной биографии. Этот человек мог родиться только на колесах.
Так, не без кастовой гордости, заключали артисты свои разговоры. Потомки и преемники странствующих фигляров, канатоходцев и поводырей медведей, прославленные звезды фешенебельных варьете, труд которых оплачивается тысячами долларов и фунтов, они не допускали и мысли о том, что знаменитость может начать свой путь как-нибудь иначе. Только на колесах, в тряском фургоне бродячего цирка!
Но они ошибались.
II
Начало… С чего же, собственно, все началось? Пожалуй, с той маленькой кружки светлого, слегка вспененного пива, которую поставили перед Антонином Карасом на обитую жестью стойку. Хозяина таверны звали Гейн Мозеке, его заведение под вывеской «Невеста моряка» находилось на одной из небезопасных извилистых уличек Гамбурга, разбегавшихся влево и вправо от Репербан. В таверну частенько захаживали рабочие-чехи — съесть по куску домашнего окорока, откромсанному складным ножом, да выпить кружку самого дешевого пива… Но в тот день Антонин Карас заглянул сюда не для того, чтобы свидеться с земляками. Вконец отчаявшись найти работу, возвращался он из Альтоны и, миновав перекресток Четыре угла, где проходила граница прусского королевства с вольным ганзейским городом Гамбургом, отдался людскому потоку, как потерявший управление корабль. На него натыкались, его толкали со всех сторон, мощное течение, подхватив, несло Караса от улицы к улице, вдоль каналов, через мостики, по главному проспекту; затем течение неожиданно ослабло, и его прибило к тому месту, где оканчивается Репербан. Отсюда он машинально добрел до «Невесты моряка» — так потерпевший кораблекрушение ползет с отмели на берег. Пока Карас плыл в этом безучастном потоке, голову его сверлила мысль: нет для него работы, не выкрутиться ему на этот раз, как теперь быть с парнишкой, все поставлено на карту…