...............................................................
Фёдора из плена освободили американцы. После передачи выживших узников советским войскам всё полуживое воинство получило статус предателей Родины, и поезд прямиком повёз их на север, который был ослабевшим организмам совсем не в радость. Уже в пути к свободе часть повторно заключённых полегла в безымянных могилах. Где-то в Архангельских лесах концлагерь принял Фёдора. Вспомнить свою подлинную фамилию ему удалось только с ошибкой в одну букву, отчество засело в голове - Игнатьевич.
Так что какая-либо связь с Прасковьей не была налажена. О сыне Пете он мог бы вспомнить, а о втором сыне даже не мог и подозревать. Сапожное дело сыграло для него и здесь спасительную роль. Хотя и носили здесь только сапоги и валенки, не до туфель в бездорожье, но изнашивалась немудрёная обувь изрядно, а валенки и того быстрее.
Фёдор вёз сапожный инструмент, который сметливые золотопогонники помогли довезти в целости. Сапожники на дороге не валялись. Стоит ли напоминать, что в этом жизненном пространстве были и враги, и завистники. Стукачами были переполнены бараки. НКВД даже здесь искал неблагонадёжных или просто шпионов среди бывших военнопленных.
Фёдор по разведданным в Генштабе числился сержантом, звание не то, чтобы высокое, поэтому придирок особых не ощущал. Охранники часто выше этого звания не поднимались, поэтому на бывшего сержанта смотрели миролюбиво. Была лишь одна неувязка в биографии Любина Фёдора Игнатьевича. До войны житель города Ижевска сапожным делом не занимался, и до такого уровня мастерства ни один заключённый в немецких лагерях, да ещё при этом выживший, подняться едва ли мог.
Правда, высокие чины до времени предполагали, что в плену немцы и не этому могли обучить, так что пока не придирались к такой мелочи.
Память Фёдора о прошлой своей жизни так и не проснулась, что подтвердили лагерные врачи методом устрашения и физического воздействия. В плену лица узников изменились настолько, что узнать их по довоенным фотографиям было невозможно. Отправляя в Гулаги бывших военнопленных, начальство навряд ли рассчитывало вернуть их обратно к нормальной жизни.
Можно было сколько угодно фантазировать, придумывать версии и штопать повествование белыми нитками, но факт встречи Фёдора и Нади мог бы остаться за кадром, если бы незначительный герой романа не был сапожником. Нищая после изнурительной войны Россия, кормившая пятнадцать Республик СССР дровами, цветными металлами, льном, пушниной, рыбой, бумагой и чем-то ещё, нуждалась в сапожниках, портных, как никогда.