Деньги, накопленные в одночасье, заплыли в виде килограммов бумаги в Ломбард, а вынырнули в виде огромной партии китайского ширпотреба. Теперь следовало этим торговать, возвращая вместо миллиона десятки тысяч.
Что делать, творческая душа Николая Фёдоровича, привыкшего в бригаде столяров к необходимости таскать тяжёлое отчество, не могла так просто успокоиться. На половину зарплаты копились красивенькие акции самых коварных ООО. Тем более, что зарплата у Николая Фёдоровича была, как у всех столяров в бригаде, а потому не маленькой. Эти акции остались памятью о небывалой глупости не только Николая Фёдоровича, но и всего Российского народа.
Николая Фёдоровича пригрел-таки один из Банков, позволив ему распоряжаться прилегающей частью улицы. Работа не пыльная зимой и не снежная летом оплачивалась первые годы скудно. Но в бригаде столяров Николай Фёдорович почувствовал, что скорость его не та, поэтому во-время дал задний ход.
Мести, конечно, улицу с высшим образованием было легче, чем орать в школе на дурно воспитанных учеников.
Работа в бригаде вспоминалась, как дурной сон. Работа на прилегающей к Банку части улицы напряжения мозгов не требовала, поэтому мозг постепенно очищался от дурных знаний, полученных во время работы у пилорамы, рейсмуса и прочих сложных инструментов в виде ножовки, рубанка и дрели.
Когда Николай Фёдорович, как мустанг прерий, взбунтовался, написав заявление на расчёт, бригадир подитожил:
-Смотри, папик, не продешеви!
Николай Фёдорович случайно узнал, что означает это милое "папик", хотел от этого прозвища избавиться немедленно. Бригадир даже не догадался, что назови он его совсем другим словом, Николай Фёдорович и не стал бы брыкаться.
В Банке скоро устыдились, что уважаемый Николай Фёдорович умеет так много и не скрывает этого, так что зарплата стала разбухать не по дням, а по часам.
-Ну, поздравляю! - мрачным взглядом смерил лейтенант КГБ вошедшего в кабинет Фёдора. - Обрадовать пока тебя нечем. Любина Фёдора Игнатьевича куда подевал? Может хоть это помнишь?
Фёдор, ошарашенный таким приёмом, растерялся. Никакой подготовки у него к допросу не было, мысли тяжело перекатывались из одного полушария в другое. Молчание зэка взбодрило лейтенакнта, настроило на оглушающие действия.
-Говори, гад, как убил сержанта Любина?
Наверно, так и надо было рявкнуть у уха Фёдора, чтобы он вдруг явственно увидел перед собой это непреодолимое болото, тяжко тянувшее его плечо вниз ещё живым телом сержанта!
Пальцы не раненой руки сами собой сжались в кулак до белизны в суставах.