Параська сначала пугалась ночевать в одиночестве, приводила подружку. Потом увлеклась ремонтом избёнки и к ночи падала без сил, забыв о всяком страхе. Сельсовет расположился в доме Егоровны. Параська переступала порог собственного дома, подходила к Председателю, известному раньше алкоголику и лежебоке, клянчила немного кирпичей из разрушенной церкви.
Тот царственным жестом указывал куда-то в стену дланью и изрыгал на неё облако сивушных масел:
-Бери!
Пока мать прохлаждалась на казённых харчах в городской Психушке, Прасковья обмазала стены замесом из глины, соломы и навоза, натаскала десятка три кирпичей из разрушенной церкви, разобрала растрескавшуюся печь и за лето слепила в обратном порядке. В холодную пору приходила с продуктами Матрёна, жена бакенщика Семёна Кулькина, восторгалась количеством тепла, на которую оказалась способна слепленная Прасковьей печь.
Она разнесла славу о способной девчонке, так что зарабатывать Параська стала с ранних лет. Деньгами не платили, конечно, всё продуктами да одежонкой с выросших детей. Об учёбе мечтать не приходилось. В середине зимы Егоровна почти в полном здравии вернулась домой, то-есть, в "курятник", в котором и прожила полных три десятка лет. Мозги свои Егоровна не потеряла, но говорить с той поры стала мало, в колхоз не пошла, защищённая, как ни странно, справкой о душевной болезни, стала пожизненной единоличницей, порицаемой всей деревней.
"Курятником" осталась довольна, потому что прилагаемые восемнадцать соток земли оказались землицей прежирной, чистого чернозёма в ней было вдоволь. Правду говоря, уходила землица в болото с богатейшими запасами осоки, полчищами лягушек и, дополнительно, ежевесенними запасами рыбы после спада Камы. Весной была возможность разговеться рыбными блюдами. Работы, конечно, было невпроворот. Труда Егоровна, тогда ещё сорокатрёхлетняя женщина, не боялась. Не до отдыха было. Единоличники были и редкостью, и нежелательным элементом Советской власти.
Они облагались налогами на всю живность от куриц до крупного рогатого скота. В труде единоличника были одни минусы. Требовалось платить налог яйцами, шерстью, маслом сливочным. Молоко без снятой сметаны превращалось в творог и обрат. Творог ели, обрат шёл на пойло корове. Егоровну вынудили держать корову, овец и куриц. Платила она налоги по полной программе, не задумываясь, куда всё это уходило. Баловала себя и Параську шаньгами из постной ржаной муки с картофельным пюре, сверху помазанным сметанкой.
Колхозники жили не лучше, а у ленивых и того не было.