– Нет, ты мне здесь нужен. Сам поеду. А вы тут подумайте, что можно сделать.
– Мне на место надо съездить, посмотреть, – заявил Максим.
– Тебе сказано сто раз – я там был, прошел от площади через овраг и до гаражей два раза. Она там не появлялась, и водитель тоже, – не поворачивая головы, ответил Большаков.
– Хорошо, – согласился Максим. – Нет, так нет, как скажешь. А подруги, друзья, одноклассники – они что говорят?
– Ее в тот день после школы никто не видел, – хором отозвались Рыжиков и Большаков.
Разговор снова зашел в тупик, но Максим уже догадывался, каким будет следующий ход Рыжикова. И не ошибся – тот поерзал на стуле, порылся в ящиках стола, покрутил в руках дорогущий мобильник и, наконец, решился:
– Анатолий Дмитриевич, теперь ваша очередь раскрыть карты. Вот тезка ваш, – Рыжиков указал телефоном в сторону набычившегося Большакова, – вам все поведал, как на духу. Ваша очередь. Что привело вас в детдом, что вы там обнаружили? Поймите, если эта информация поможет мне найти Настю, отсюда вы выйдете очень богатым человеком. Очень богатым, – последние слова Рыжиков произнес так, словно говорил с умственно отсталым ребенком.
«Я тебе сам заплачу́» – Максим выпрямился на стуле, побарабанил пальцами по деревянной спинке.
– Там ее нет. Я фотографии видел.
– Какие фотографии? Чьи? – не понял Рыжиков.
– Фотографии детей, девочек, от десяти до тринадцати лет. Мне была дана ориентировка на ребенка этого возраста. Я прикинулся клиентом, заплатил директору и получил портфолио детей, если это можно так назвать. Насти среди них нет, можете мне поверить, – пояснил Максим.
Рыжиков из его рассказа ничего не понял. Он беспомощно смотрел то на Большакова, то на свой мобильник, словно ждал звонка от сведущего в таких делах человека. Но выключенный телефон безмолвствовал, и Рыжикову стало страшно.
– Анатолий Дмитриевич, прошу вас, я не сплю уже третью ночь, мне не помогает ни снотворное, ни успокоительные. Какое портфолио, чье, зачем?
Большаков попытался что-то вякнуть, но Рыжиков знаком велел ему замолчать.
– Фотографии детей-инвалидов, их используют в качестве сексуальных рабов. Директор интерната, ее фамилия Боброва, организовала в детдоме что-то вроде притона и за плату предлагает всем желающим воспользоваться детьми. Из ее слов я понял, что таких желающих немало. Бизнес процветает, деньги она берет неплохие, и я уверен, что многие сотрудники интерната в доле. А кто не в доле, тот молчит, так как боится потерять работу. Еще мне удалось узнать, что в интернате высокая детская смертность. Умерших хоронят на соседнем кладбище, я сам видел таблички с фамилиями на детских могилах. При этом смерть не регистрируется, «мертвые души» продолжают приносить прибыль директору интерната и после своей смерти. Это все, что мне удалось выяснить, дальше меня прервали ваши люди.