Прошло много лет. Как-то не верится, что когда-то в нашем колхозе была одна автомашина, знаменитая ГАЗ-АА, на которой бессменно работал и уехал на ней же на фронт Иван Ильич Ланских. Что когда-то, находясь в километре от деревни, ни один механизатор и прицепщик не уходил домой отдыхать — спали все в вагончиках.
Да, суровость войны дошла в считанные месяцы и до Южного Урала, до нашей деревни Черноречие.
Потом мне довелось отслужить в армии, окончить Челябинский институт механизации и электрификации сельского хозяйства, поработать главным инженером и директором МТС, РТС, но те двадцать гектаров забыть не могу.
Помнят эти годы и другие оставшиеся в живых механизаторы тех лет. При разговоре, задумавшись, скромно отвечают: «Работали, как все. Была война».
В. ЛАНСКИХ,
тракторист Чудиновской МТС Октябрьского района
Своя борозда
Прасковья Ивановна Штрахова из дому выходит редко, разве что в магазин купить кое-какие продукты — болят ноги и поясница. Да и магнитные бури, будь они неладны, воспринимаются болезненно. Муж, Петр Яковлевич, и вовсе дома сидит: ему уже 80 и тоже ноги подводят.
Не думала Прасковья Ивановна, что в свои 65 лет не сможет держать на усадьбе скотину, копаться в огороде. Плохо слушаются и руки, некогда крепко сжимавшие руль сначала зарубежного, а потом советского трактора, штурвал зерноуборочного комбайна, а теперь щедро испещренные морщинами и вздувшимися венами.
Зато какой отменный хлеб она печет! Обыкновенный деревенский каравай. В духовке газовой плитки. Дрожжи сама делает по древнему, бог весть когда изобретенному рецепту. Печет не от хорошей жизни — от магазинного-то желудки болят. Да и внуки с удовольствием лакомятся ситным хлебом — борщом не корми. Попробовал и я: пригласили к чаю, нарезали каравай. На вид кусок приличный, а на вес — легкий-легкий. Сожмешь в кулаке — весь умещается, а разожмешь — принимает ту же форму. Ноздреватый. Мягкий. Цену хлебу Прасковья Ивановна знает.
Родилась в Высоком Яру Уйского района, когда уже новый век отшагал свою четверть. Позади были и революции, и гражданская война; страна вставала из руин, строила заводы, выращивала хлеб, растила новое поколение людей…
Утро выдалось теплое, ласковое. Пятнадцатилетняя Паша, сполоснув лицо пригоршнями прохладной воды, побежала в стайку помочь матери управиться со скотиной. Там уже хлопотала и старшая сестра Валентина.
— У-у, соня! — И она шлепнула ладошкой по затылку не по годам крепкой сестры. — Бери подойник-то!
На шум вошел отец — крепкий, широкоплечий мужчина. Паше почему-то иногда казалось, что когда он одевает черную папаху, удивительно становится похожим на Емельяна Пугачева: такая же черно-смоляная борода; строгие, пронизывающие глаза. А иногда вдруг казался этаким лихим казаком: коня бы ему, шашку в руки и — в поход. А отец просто был чабаном — пас колхозный скот.