— Говорят, надо очень мелко писать?
— Так мелко, что лицо читающее вооружается лупой. Текст я беру на себя. Ваш покорный слуга — каллиграф. На клочке пергамента, величиной с почтовую марку, я вмещаю около пятидесяти слов.
— Около пятидесяти! Но ведь это же колоссально! Это же… Вообще, господин Урош, вы удивительно талантливый человек.
— О, вы еще не знаете всех моих талантов, господин Юнгшиллер, — улыбнулся этот гибкий человек без костей углами тонких губ. — Однако пора ехать. Дадите мне свой экипаж?
— К вашим услугам. Вы куда же?
— В сербское посольство.
— Если узнаете что-нибудь интересное, поставьте в известность.
День был праздничный, Юнгшиллер сидел дома с утра и вызвал к себе Уроша на «Виллу-Сальватор» завтракать. Деловой завтрак вдвоем, без участия фрау Юнгшиллер.
Все дышало кругом смутными зовами ранней весны. Самый воздух, солнечный, теплый и еще сырой от испарений влажной, вздувшейся, творящей земли, был насыщен ими.
Всю зиму оголенные деревья, таким резким, хаотическим кружевом обозначавшиеся на фоне то облачных, то ясных, то отгорающих закатов небес, теперь глядели более мягко, чем-то нежным опушенные.
Урош, давно уже изменивший своему спортсменскому виду, одетый с иголочки во все темное, с хорошего тона солидным изяществом, мог сойти за англичанина. Сидя в коляске и жмурясь под солнцем, Урош мечтал… Он весь ушел куда-то… Не слышал, как щелкает бичом ливрейный кучер в цилиндре, как грохочет под копытами рысаков деревянный мост.
Он сказал правду. Он действительно поехал в сербское посольство.
— Остоич! — дружно встретили его секретари: Тадич, Михайлович и Ненадич.
И он услышал, какое горячее участие проявило русское общество к нуждам сербского народа, изнуренного тяжелой войной.
— Да вот пример: является дама, такая милая, скромно одетая, видимо из общества.
— Я так сочувствую вашему героическому народу, так восхищена успехами вашей армии, выгнавшей австрийцев… В то же время сколько драматизма и ужаса, беспомощности… Лишенное хлеба и медицинской помощи население. Эти умирающие дети, эти мученики-солдаты, которым не хватает ни йода, ни перевязочных средств… Я решила принести свою лепту…
И вынимает и отдает все свои бриллианты.
— Возьмите, я буду счастлива!
Это было так трогательно… Уроша захватил этот рассказ. Он сам решил сделать крупное пожертвование в пользу своих братьев с материнской стороны, так гордо, титанически гибнущих на берегах Моравы и Дрины.
— Завтра я внесу две тысячи рублей.
Секретари — и маленький черный Ненадич, и бритые высокие Тадич с Михайловичем — переглянулись.