Опасения Петра были основательны, и поход пришлось бы даже начать раньше, чем думали, ввиду того, что дагестанские владетели, призванные на помощь в качестве номинальных вассалов шахом Гуссейном, вместо того предпочли освободиться от власти шиитов (персиян) и решились отдаться под покровительство Порты, естественной защитницы всех магометан-суннитов.
Итак, главным политическим стимулом Персидского похода Петра Великого было основательное опасение того, что Турция утвердится на берегах Каспийского моря.
Военные операции открылись летом 1722 г., но еще в 1721 г. велись с Вахтангом переговоры о совместных действиях.
Перед царем Карталинским лежало два пути, две программы. Предстояло выбрать единение с русским или с персидским правительством.
II
В 1721 г. афганская смута в Персии принимает такие размеры, что престолу Сефевидов стала грозить неминуемая гибель. 8 марта 1722 г. персияне проиграли решительное сражение при Гульнабаде (близ Испагана). В этой битве пал жертвой безумной храбрости брат Вахтанга, Ростом, кулар-ага (т. е. начальник гвардии), бывший здесь с 400 грузин. Затем началась осада Испагана, длившаяся 7 месяцев.
В эту критическую минуту шах Гуссейн обратился за помощью к Вахтангу. Как вассал, последний обязан был не отказать в ней, но если его просили, даже умоляли особенно настойчиво, так на это были особые причины. Именно грузин боялись афганцы; ветераны Георгия XI и Кайхосро внушили им уважение к грузинскому оружию; и в Испагане знали, что одно известие о движении грузин заставит Мир Махмуда (вождя афганцев) снять осаду — об этом у него был уговор с войском.
Шах Гуссейн играл также на родственных струнах Вахтанга — звал его отомстить за своего дядю, Георгия, и братьев, Кайхосро и Ростома, павших от рук афганцев, напоминал, что вслед за Персией неминуемо погибнет и Грузия. Несмотря на все это, Вахтанг отказался идти на помощь к столице Ирана и предоставил Персию ее судьбе[28].
Некоторые авторы считают отказ Вахтанга политической ошибкой — и они, может быть, правы, потому что сплошные дальнейшие неудачи Вахтанга, во всяком случае, не свидетельствуют о безошибочности его политики. Самое основание этой политики было ложно — он не принимал во внимание, что обещания русского правительства могут быть исполнены лишь при известных условиях, а между тем весь свой образ действий строил на вере в исполнение этих обещаний. Поэтому он не задумался поставить на карту все — и проиграл, лишь только политические обстоятельства не позволили России сделать то, на что он имел право надеяться. Позже Ираклий повторит эту ошибку и станет в открыто враждебное отношение к соседям раньше, чем Россия гарантирует ему условленную помощь. И Вахтанг, и Ираклий, искушенные в тонкостях восточной политики и умевшие отлично лавировать между ее подводными камнями, в отношении России оказались наивно доверчивы. Россия была для них воплощением не только могущества, но и знания, порядка, мудрости, столпом православия и т. д. Могли ли они думать, что и здесь надо было быть настороже, не ожидать, что обещанное немедленно же исполнится, и проч.?