В лесу Клэр чувствовала себя несчастной и не скрывала этого. Ее очень расстраивало то, что им с Мартином приходится уходить так далеко, чтобы остаться наедине, что они не могут пройтись по городским улицам, держась за руки, как это делали другие влюбленные парочки. И все из-за денег. Ее не интересовало богатство Мартина Рейфила, его общественное положение, хотя многие из жителей Лонгвуд-Фолс были уверены в обратном. Она не стремилась прыгнуть выше головы, оставив позади жизнь, в которой была всего лишь дочерью человека, зарабатывавшего на жизнь тем, что подрезал изгороди, чинил тротуары и красил беседку в городском парке, и стать самодовольной бездельницей и женой богатого человека. Отдельные узколобые личности поговаривали, что Клэр Свифт пытается купить билет, чтобы вырваться из того мира, где она родилась. Лишь когда они с Мартином оставались вдвоем, слухи и едкие замечания стихали и, оставшись вдали, превращались в неразборчивый шепот.
Тем временем лето подходило к концу, и с каждым днем они нуждались друг в друге все больше. Однажды, в последних числах августа, когда они сидели в лесу и болтали о чем-то, Мартин вдруг замолчал, повернулся к Клэр и, подперев ладонью щеку, внимательно посмотрел на девушку.
— В чем дело? — спросила она.
— Знаешь, чего мне хочется? Провести с тобой целый день. Где-нибудь в другом месте. Где-нибудь, где мы могли бы лежать рядом и обниматься, и чтобы эти проклятые сосновые иголки не лезли везде.
— Разве есть такое место?
— «Сторожка».
Клэр поднялась и изумленно посмотрела на него.
— Мы не можем туда пойти! — воскликнула она.
«Сторожка» была одним из разваливающихся трехэтажных мотелей на Девятом шоссе, с облезлыми стенами и протекающими трубами. Клэр всегда казалось, что в таких местах, пропитанных пылью и грязью, царит запустение.
— Все будет в порядке, — попытался успокоить ее Мартин. — Может, изнутри она выглядит лучше, чем снаружи. Я просто хочу быть с тобой. Но если ты против, мы никуда не пойдем.
Клэр отвернулась. Правда была в том, что ей тоже порядком надоело сидеть на куче веток. Ей хотелось заняться с Мартином любовью. Но подобные желания перечеркивали все, чему ее учили, все те непременные качества, которыми должна была обладать семнадцатилетняя девушка в 1949 году. Ее родители — особенно мама — ужаснулись бы, узнай они, о чем она думает. Морин Свифт начала бы рыдать, умолять ее изменить свое решение, бежала бы за ней всю дорогу до этого непристойного мотеля, прижимая к груди шерстяную шапку.
Но Клэр отогнала в сторону мысли о матери. Не глядя на Мартина, она неуверенно пробормотала: