И он вышел из комнаты. Один из мужчин подъехал к телефону и увидел, что провод перерезан, другой толкнул дверь она была заперта. Стенографистка куда-то исчезла. Последовал быстрый обмен мнениями, характеризуемый раздражением и отсутствием логики. Только один из мужчин хранил молчание. Хейслер сидел так неподвижно, что сигара, зажатая между пальцами, погасла.
Когда Миллер вернулся, его засыпали десятками вопросов.
В конце концов кто-то выругался, и воцарилась тишина.
- Ну так что? - спросил Миллер.
- Дайте нам немного времени... неделю, чтобы мы могли подумать... посоветоваться...
- Нет,- отрезал Хейслер.- Дадим ответ сразу.
- Конечно, вам нужен быстрый ответ,- заметил один из заядлых его противников.- Из-за того, о чем молчат газеты.
- Ты мне за это заплатишь! - рявкнул Хейслер.- Только мерзавец мог сказать такое!
- Черт побери, Хейслер, не думай, что я тебя боюсь!
Миллер ударил кулаком по столу.
- Каков ваш ответ?
Один из мужчин поднял руку, требуя слова.
- Мы все знаем историю пешеходов: два общества, представители которых здесь находятся, не могут жить вместе. Нас двести миллионов, их всего двести. Мое мнение таково: пусть остаются в своей долине. Если этот человек их предводитель, легко представить, каковы остальные: невежды и анархисты. Неизвестно, чего еще они потребуют, если их послушать. Думаю, нужно приказать арестовать этого человека, он представляет угрозу обществу.
Это сломало лед сдержанности. Все заговорили наперебой, а когда кончили, стало ясно, что кроме Хейслера все настроены враждебно и безжалостно.
Миллер обратился прямо к нему:
- А ваше мнение?
- Я оставлю его при себе. Эти господа знают, почему. Вы их слушали, они поют в унисон, и то, что я скажу, ничего не изменит. Да, честно говоря, мне все равно.
Миллер повернулся в кресле и посмотрел в окно на город. Посвоему это был красивый город, если вам нравились такие пейзажи. На улицах и в домах кишели двадцать миллионов автомобилистов, проводящих жизнь на колесах. Вряд ли хоть один из миллиона желал вырваться из оков; дороги, соединявшие метрополию с другими городами, исполняли роль артерий, заполненных плазмой грузовиков и кровяными тельцами автомобилистов. Миллер боялся города, но сочувствовал живущим в нем безногим пигмеям.
Вновь повернувшись к столу, он попросил тишины.
- Я пытался решить вопрос мирным путем. Мы не хотим больше кровопролития и борьбы на жизнь и смерть. Вы, господа, представляющие общественное мнение, только что доказали, что раса пешеходов не может рассчитывать на милость властей. Вам, как и мне, известно, что этой страной правит не общество, ею правите вы. Именно вы выбираете сенаторов и президента, по щелчку вашего бича они танцуют, как вам угодно. Потому я и встретился сразу с вами, вместо того, чтобы взывать к правительству. Впрочем, я предвидел, чем это кончится, и приготовил коротенький документ. В нем всего одна фраза: "Раса пешеходов не может сюда вернуться". Прошу вас подписать этот документ, и тогда я объясню, что мы собираемся сделать.