Первым знакомым лицом, увиденным им в клубе, был Алекс, который, опустив глаза, нес стакан с выпивкой какому-то парню — наверное, своему новому Дому. Стерлинг смотрел, как Алекс садится на колени, протягивая стакан высокому, крепкому мужчине с аккуратно подстриженными усиками, а потом, не вставая с колен, в ожидании устраивается у его ног.
— Стерлинг, — сказал Оуэн, в голосе его прозвучал упрек. — Не пялься по сторонам и смотри на меня, пожалуйста.
Это был нелегкий урок — необходимость каждую секунду, проведенную в клубе, помнить, кто он и что он. Может, ему Оуэн и говорил не пялиться, но множество других людей следили за Стерлингом, ожидая, что саб Оуэна совершит ошибку, оступится. Все, что он делал и говорил, отражалось на Оуэне, и Стерлинг хотел, чтобы все было идеально, ради Оуэна и ради себя. Он не желал быть сабом второго сорта, или что еще хуже — все испортить. Это единственное, чему он научился у отца — урок, который он усвоил.
Опустив голову, Стерлинг пошел за Оуэном к барной стойке, где тот заказал себе выпить. Оуэн поблагодарил Сола, бармена, протянул Стерлингу свой стакан и направился к пустому столику недалеко от бара. Следуя за Оуэном, Стерлинг не мог сдержаться и все-таки незаметно поглядывал по сторонам, но когда Оуэн сел, он опустился на колени, ни на кого не обращая внимания.
Сидя на коленях у ног Оуэна в первый раз, он ужасно смущался. Станут ли все смотреть на него? Что они подумают? Но теперь он знал, что полы здесь безупречно чистые, а многим хватает ума не глазеть на него, и единственное, о чем они думают, смотря на него, это как хорошо он выглядит. В этом его заверил Оуэн, когда они возвращались домой, прошептав на ухо:
— Все тобой восхищались. Видели, какой ты красивый, и жалели, что ты принадлежишь не им.
Сейчас, наблюдая за капельками, выступившими на стекле стакана Оуэна, Стерлинг почему-то вспомнил об этом.
Вскоре к столу Оуэна подошла женщина — ее звали Элиза, больше Стерлинг ничего про нее не знал. Скуластое худое лицо, обесцвеченные волосы, чересчур внимательный взгляд. Оуэн расцеловал ее в обе щеки, и они начали о чем-то разговаривать, их голоса были слишком тихими, а музыка — громкой, так что Стерлинг не мог ничего разобрать. Он не то чтобы отключился — Оуэну могло что-нибудь понадобиться, и он должен быть готов, — но ощущение было очень похоже на погружение в транс. Когда он опускался на колени — тело словно само принимало правильную позу, — с ним такое нередко бывало, и только прикосновение Оуэна приводило его в себя.
Пальцы Оуэна погладили его по лицу, заставляя поднять голову и посмотреть ему в глаза.