Оуэн потянулся к ремешкам кляпа, но помедлил. Мысли у Стерлинга слишком заплетались, чтобы он мог сформулировать вопрос, но мгновение спустя он уже получил ответ, когда Оуэн быстро и решительно снял зажимы, бросив клубок металла на пол.
Стерлинг впился зубами в резиновый шарик, тело прошило судорогой, чистой болью, так же как оргазм только что был чистым наслаждением — они снова разделились. Свободной рукой Оуэн бесконечно нежно растирал измученную плоть, каждый сосок по очереди, губы складывались в утешающие слова.
Когда Стерлингу наконец удалось разжать зубы, он расслабленно обмяк в объятиях Оуэна, и тот вытащил кляп и бросил его на пол.
Стерлинг чувствовал себя ужасно: слезы, сопли, слюни, размазанные по лицу, голова, пустая и в то же время свинцово тяжелая, — но это не помешало Оуэну наклониться и поцеловать его, легко коснувшись сначала лба Стерлинга, а потом его губ.
— Молчи, — предупредил его Оуэн, напоминание было как нельзя кстати.
Стерлинг кивнул и показал на упаковку одноразовых платков на ближайшем столике, вскинув бровь.
— Конечно, — сказал Оуэн, но когда Стерлинг начал вставать, добавил: — Нет, не двигайся. Лежи. — Поднявшись, Оуэн потянулся за упаковкой и передал ее Стерлингу, который вытащил сразу три платка и вытер глаза, а потом высморкался.
Какой кошмар.
Правда, снова дышать было просто восхитительно, а чувствовать руки Оуэна — еще лучше. Стерлинга настолько переполняли любовь и восхищение, что он готов был опуститься с дивана на пол и нести бессмысленные нежности, целовать ноги Оуэна, делать хоть что-то, что угодно. Если бы у него оставались хоть какие-то силы, он бы так и поступил. Вместо этого он повернулся к Оуэну и поцеловал того в губы, изливая всю свою нежность.
Ответ Оуэна походил на эхо всего, что Стерлинг не мог выразить словами — нет, не эхо, потому что оно обычно слабее, а поцелуй Оуэна был таким же жарким и страстным. Стерлинг застонал и прижался к Оуэну, не обращая внимания на то, что хлопок его рубашки царапает соски как наждак. Оно того стоило — лишь бы чувствовать его одобрение, знать, что ты нужен.
Стерлинг вдруг понял, что хотя сам и кончил — и вся рубашка Оуэна теперь перепачкана в доказательстве этого, — Оуэн все еще возбужден. Если бы ему разрешили заговорить, он бы попросил, чтобы ему позволили встать на колени, и пусть Оуэн делает с ним что пожелает, черт, да хоть дрочит на него. Стерлингу просто хотелось всего раз помочь Оуэну кончить — или хотя бы посмотреть.
Однако объяснить это жестами не выйдет, к тому же он не хотел давить на Оуэна, поднимая такую щекотливую для них тему, как секс, только не сейчас. Потому что хотя Оуэн всего лишь прикоснулся к нему, то, что он только что делал со Стерлингом, лучше всего можно было охарактеризовать словом «дрочить».