— Сегодня я собираюсь связать тебя так, что ты почти не сможешь двигаться. Я хочу, чтобы ты сохранял позицию, что бы я ни делал, а к концу это будет нелегко. — Оуэн запустил пальцы в волосы Стерлинга и взъерошил их. — Сначала ты будешь просто лежать так, с завязанными глазами — конечно, я буду с тобой — а потом, когда я решу, что ты готов… — Оуэн заставил Стерлинга повернуть голову и посмотреть на прикроватный столик. На нем стояли свечи, обычные белые свечи, которых Стерлинг не заметил, когда вошел в комнату, потому что все его внимание было сосредоточено на Оуэне. — Стерлинг?
Оуэн редко вслух спрашивал у Стерлинга мнение о том, что задумал, но всегда заранее давал ему возможность выразить свои сомнения или страхи.
— Да, — ответил он, вложив все в одно слово, потому что это было единственно важным. Ему плевать, что бы ни придумал Оуэн; он согласен на все.
Оуэн, должно быть, понял это по его голосу или прочитал по счастливому выражению, которое, Стерлинг знал наверняка, застыло на его лице. Оуэн на мгновение заглянул ему в глаза, а потом кивнул и достал шарф.
Они уже пользовались им раньше — Оуэн повязал черную шелковую полоску Стерлингу на глаза, полностью лишая зрения. Но тот не возражал. Наверное, Оуэну больше понравилось бы наоборот, но почему-то для Стерлинга лишение способности видеть не было проблемой, по крайней мере до сих пор. Было в этом что-то успокаивающее; что-то, что давало Стерлингу шанс отключиться на каком-то уровне, чувствовать, не думая о том, что будет дальше.
Он позволил Оуэну завязать шарф так, чтобы узел не впивался в голову, когда Стерлинг лег; позволил расцепить запястья и покорно передвинулся на середину постели, где было расстелено большое мягкое полотенце; позволил привязать руки и ноги к раме кровати, так что почти не мог пошевелиться.
И когда Оуэн тихо и довольно вздохнул, устроив его именно так, как ему хотелось, Стерлинг пожалел, что не может видеть выражение его лица.
— Можешь кричать сколько угодно, — сказал Оуэн, обводя кончиками пальцев линии на ладони Стерлинга и заставляя пальцы подрагивать. — И тебе известно, что нужно сделать, чтобы все прекратить.
Не то чтобы Стерлинг когда-либо пользовался своими стоп-словами — он был, пожалуй, слишком упрям для этого, он просто не мог сдаться, выдавить из себя любое из двух слов, как бы напуган ни был, и какую бы боль при этом ни испытывал.
Теперь Оуэн не торопясь дразнил его. Мягкие пальцы, едва касаясь, скользнули по горлу Стерлинга и исчезли. Когда он уже начал задумываться, что же будет дальше, Оуэн дотронулся до него снова — на этот раз до ключиц: одной, потом другой, прижимая кожу к косточкам, словно оставляя на теле метки. Стерлинг потянулся за его пальцами, желая большего, но Оуэн привязал его крепко.