было похоже на то библейское чудо с хлебами и рыбами, и как было не родиться тем сплетням о котбургерах и песбургерах, которые распространяются благодаря его низким ценам? Исходя из того, сколько он сам платил за мясо, он должен был иметь просто бешеный доход с каждого проданного им фетбургера.
Когда я осознал, что меряю шагами периметр своей кухни — неспособный ни заснуть, ни читать, неспособный смотреть телевизор, а хорошая еда выброшена к чертям — я прыгнул в машину и поехал назад в город. Было без четверти семь, и на Мэйн-стрит оставалось полно свободных мест для парковки. Я проехал мимо фасада «Кеннебекской фруктовой», удивленно глазея из-за руля на этот облупленный реликт, который когда-то был процветающим местечковым бизнесом. К тому времени уже закрытый магазин имел вид сооружения, которое приготовилось к сносу. Единственными признаками человеческого присутствия были несколько рекламных плакатов «Мокси» за покрытым пылью стеклом витрины (ПЕЙТЕ «МОКСИ» ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ! — призывал самый большой из них), да и они уже были такие старомодные, могли висеть там годами.
Тень «Фруктовой компании» протянулась поперек улицы, касаясь моей машины. По правую сторону от меня, где когда-то работал винный магазин, теперь стоял аккуратный кирпичный дом, в котором находился филиал «Ки-Банка»[62]. Кому нужен «зеленый фронт», когда можно заскочить в любую бакалею в штате и выйти оттуда с пинтой «Джека Дэниелса» или квартой кофейного бренди[63]? И нести их не в каком-то там бумажном коричневом пакете; теперь мы, современные люди, пользуемся пластиком, сынок. Продолжается тысячу лет. Ага, кстати, я никогда не слышал о бакалейном магазине с названием «Красное и Белое». Если у кого-то в Фолсе возникает потребность купить продукты, тот идет в IGA[64], это по 196-му шоссе за квартал отсюда. Прямо через дорогу напротив старой железнодорожной станции, в здании которой теперь работает комбинированное заведение: мастерская по печати рисунков и надписей на майках и тату-салон.
И все-таки, прошлое мне казалось очень близким — возможно, это был просто золотистый отблеск затухающего летнего света, который всегда поражал меня своей немного якобы сверхъестественностью. Это было так, словно 1958 год все еще находится рядом, скрытый за тонкой поволокой наслоенных лет. А если то, что случилось со мной сегодня, случилось не сугубо в моем воображении, то так оно и есть.
«Он хочет, чтобы я что-то сделал. Что-то такое, что сделал бы и он сам, но рак воспрепятствовал ему. Он говорил, что пошел туда и пробыл там четыре года