— Я просто хочу поблагодарить вас за все, — сказал он.
Я улыбнулся:
— Вы уже как-то делали это, я помню.
— Да, но это мой последний день. Я увольняюсь. Про это я и хотел вам сказать и еще раз поблагодарить.
Я как раз пожимал руку Гарри, когда мимо нас пробежал какой-то мальчик — не старше десятиклассника, судя по свежему урожаю прыщей на его лице и пафосно-комического кустика под нижней губой, который старался выглядеть бородкой, — побормотав:
— Хромает Гарри-Шкрек по ой-вей-ню.
Я хотел было схватить школьника, имея намерение принудить его извиниться, но Гарри меня остановил. Его улыбка оставалась беззаботной, легкой.
— Не следует так переживать. Я к этому привык. Это же всего лишь дети.
— Так оно и есть, — сказал я, — но наша работа их учить.
— Я знаю, что вы хорошо с этим справляетесь. Но это не моя работа быть чьим-то, как-это-оно-у-вас-называется — учебным пособием. Особенно сегодня. Я надеюсь, вы будете заботиться о себе, мистер Эппинг.
По возрасту, он мог бы быть мне отцом, но обратиться ко мне Джейк очевидно было ему не по силам.
— И вы тоже, Гарри.
— Я никогда не забуду ту пятерку с плюсом, я ее тоже взял в рамку. Повесил прямо рядом с моим аттестатом.
— Приятно слышать.
Чудесно. Действительно это было чудесно. Пусть его сочинение принадлежало к примитивному искусству, но оно было насквозь все, до последней ниточки таким же правдивым и мощным, как любая из картин Бабушки Мозес[12]. Без сомнений лучше того, что я сейчас читал. Грамматика в сочинениях отличников по-большей части была правильной и применение слов корректным (хотя мои осторожные, направленные на колледж не- авантюристы имели раздражающую тенденцию использовать пассивное склонение), но их писанина оставалась мертвенно-бледной. Скучной. Мои отличники были одиннадцатиклассниками — так как учениками выпускного класса наградил себя Мак Стедмен, глава нашего факультета, — тем не менее, писали они, словно маленькие старенькие джентльмены и маленькие старенькие леди, все с поджатыми губками, типа: Ой, берегись, Милдред, смотри, не поскользнись на тех коньках. Вопреки своим грамматическим ляпсусам и корявому почерку, Гарри Даннинг писал, как герой. В одном сочинении, по крайней мере.
Так я размышлял о разнице между агрессивным и согласительным стилями письма, когда на стене прокашлялся интерком:
— Есть ли мистер Эппинг в учительской западного крыла? Вы часом не там, Джейк?
Я встал, нажал кнопку и ответил:
— Еще здесь, Глория. Раскаиваюсь. Чем могу помочь?
— Вам звонят по телефону. Кажется, мужчина по имени Эл Темплтон. Я могу переключить его на вас, если желаете. Или сказать ему, что вы уже ушли.