Что ж, раз нет объективной радости ветра и солнечного заката, надо искать другую опору — коллективную человечность, активный людской разум, противопоставленный равнодушному небу и такой же земле, не знающим нравственных чувств. Номер не проходит. Народ ужасен у Потёмкина, потому что пуст и мёртв, давно избавившийся от тягот, доставляемых существованием души. Когда они — люди, собирающиеся в толпу, — оказываются перед авторской камерой, в "Русском пациенте" трудно становится дышать. От человечества здесь пахнет дурно.
Ничего, есть ещё третий уровень возможного оптимизма: личностно проявленный человек, которым смогло бы оправдаться мироздание, не способное прельстить нас красотами дня и ночи, этической силой и бессмертием общего разума. Ищем человека! Но находим труп — не отсутствие человека, а его гниение, прорывающееся сквозь дорогие оболочки современности. И тут же понимаем (нет уже перед нами дачного лета!), что в этом принципиальном опустошении романного пространства, в исключении природы, народа, личности, под эпиграфом из Ницше ("Чем сильнее рвёмся к идеалу, тем привлекательнее бросок в его противоположность!") создаётся гротескное пространство "Русского пациента" — в отказе от поглаживания читателя по голове, от романтизма и героизации.
Чтобы разобраться с ним, необходимо представить три сюжетных центра романа, равных трём ключевым персонажам. К ним — этим качественно изображённым нелюдям — и обратимся.
Начнём с Антона Пузырькова. Это он печалился о муравьях. Тридцатилетний юноша, свободный от мужских качеств и обязанностей, создан автором вызывающе неказистым: жёлтое лицо, вдавленный носик, редкие волосы, свисающие уши. Антон не испытывает проблем с деньгами, которые ему поставляет богатый брат. Правда, никакой тяги к финансовому благополучию, к построению дома, созданию семьи, украшению быта герой не испытывает. Увы, он наркоман — но не стандартный пациент соответствующих диспансеров, стонущий под капельницами после очередной передозировки. Не героин и опиум забрали к себе душу Антона, а идея мазохистского самоистребления в ходе поиска новых унижений. Его мечта — быть осквернённым и опозоренным, найти "превеликое удовольствие" в идиотской позе, когда ты похож на последнего человека, чавкающего от странной радости "раздавленного трупа". Пузырьков чистит обувь возле провинциального вокзала, оказывается почти съеденным на пиру у мэра-каннибала, получает порцию неслабых ударов в поезде, мечтает перевоплотиться в восточного гастарбайтера, чтобы вызвать абсолютное презрение. Распыляя внешний мир, герой закономерно приближается к доступной ему поэтизации смерти. Всматриваясь в отрубленную бычью голову, Пузырьков слышит голос местного Йорика: "Загробный мир — вот единственно верная цель любого живого существа".