КОНЧИЛОСЬ ЛЕТО. ОБЛАКА НАД ГОЛОВОЙ.
“Рязанка” сразу за Люберцами — вся под облаками. Будто жить переехал в зимнюю половину с низким потолком... Лист уже бумажный и частью желт. Поля увяли. И в разгаре сезон ремонта дорог: схлынул частник перелетный. Едешь колесами над пропастью — сразу за асфальтовым пластом выемка метровой глубины. Расширяют “рязанку”. И до самой до Рязани поток, будто на Садовом кольце. Никакого удовольствия от езды, кроме как от созерцания бурной экономической жизни страны, — эта же дорога лет семь назад удручала пустынностью. Тогда страна еще только набирала сил: впитывала, гудела под ногами беженцев по маршруту "чемодан, вокзал, Россия!" Они наполняли уездные городки, села и деревни российского материка. Свежая кровь разливалась по периферии, но вид пациента еще долго оставался бледным.
Именно тогда неизвестное славянское племя из Казахстана набежало на мирных рязанцев, насело на городок Шилово. "Чикмены! Чикмены! — кричали притесняемые. Ибо много было в ватаге из-под города Чимкента.
Хоть и мирное это, но вторжение (хватит на рязанцев и одной резни) долго оставалось неописанным, его заслонило вторжение чеченцев в Дагестан. Там кавказцы на кавказцев. А здесь — славяне на славян. Здесь — интереснее.
Там все наши герои — на щитах и в скрижалях, здесь — чистый лист и все безымянные. Будто зря небо коптят, коли не на поле битвы кровавой. Отчего-то мне всегда обидно за незнаменитых. Жил человек, помер, и ни в одной книге о нем не прочитаешь. Оно, конечно, человек этот и не лез в книги, но, наверно бы, и не отказался от строки, странички.
Что сказано в книге о незнаменитом князе Ярославе — третьем? "Очистил церкви от трупов, собрал оставшихся от истребления людей, утешил их". И про его детей сказано только, что было их шесть по именам, а седьмой — "неизвестно как звать". Даже от княжича имени не осталось. Что уж говорить о нас, безродных.
А пусть-ка вместе с описаниями войн остаются и не менее достойные описания мирности. Вместе с оккупациями огневыми и — бескровные. С вторжениями чужеродными и — родные. Сотни племен на Руси перемешались без боев, сжились, слюбились. И с последними — чикменами — так же, говорили мне, выходит.
За Коломной на невзрачной, одиноко стоящей в лесу бензоколонке заправлялся для последнего броска. Рядом — "мерседес". Мальчишка суетится, тоже, как седьмой княжич Ярослава, безымянный. Заливает в бак. Предлагает стекла у иномарки протереть. Получает за услуги мелочь. И слышу: " Дяденька, дайте поесть".
И потом уже до самого Шилова стоит в глазах этот служка. И слово за словом. Неотступно: "Мальчик на автозаправке залил бензин в "мерседес". К рублику просит добавки: "Дяденька, дайте поесть. В диком лесу наша "точка", в Кромах ближайший трактир. Хлебушка дайте кусочек — с ночи не ел и не пил. Хоть с чаевыми, а туго — не обернешь капитал. Я в километре по кругу ягоды все обобрал. Сменщица нынче такая — ей половину отдай. Я на нее не серчаю, бед и у ней через край: муж недавно удавился, бабка от пьянки слегла, третий на свет появился — вот потому и нагла". Из "мерседеса" ребенку дали большой апельсин. Вырулил "мерс" на бетонку, свистнув резиною шин. Мальчик на автозаправке снова остался один. Сел возле кассы на лавке, чистит большой апельсин".