— Значит, винтовку свою ты не взял, а пистолет…
Этот экзамен я провалил.
Похоже, опять придется съезжать на контузию. «Голова – предмет темный…» и так далее. А какие еще варианты?
— Так… Не знаю, товарищ младший политрук… Я плохо помню, что до хутора было…
Терехин мне явно не поверил. Ну, не приказал меня арестовать – и чудненько. Все равно он меня подозревает.
— ТТ я забираю. У меня как раз патроны заканчиваются, так что он мне очень кстати. — Покачал головой, но, глянув на лежащего неподалеку майора, решил прекратить допрос, положил пистолет и протянутую мной запасную обойму в карман и кивнул бойцам. — Странный ты какой-то… Ладно, посмотрим, как дальше будешь. Винтовку и патроны отдать, второй пистолет – Гримченко, гранаты распределите. А теперь с вами, девушка.
Оля все это время так и стояла, переводя взгляд то на меня, то на Терехина, то на лежащего в беспамятстве майора. Когда политрук повернулся к ней, она, словно испуганная зверушка, сделала робкий шажок поближе ко мне. Она меня что, теперь ангелом-хранителем считает? Хотя после того, как я ее спас…
— Товарищ младший политрук, разрешите обратиться!
Тот, похоже, немного опешил от такой смелости человека, которого несколько минут назад собирался пустить в расход.
Я обнаглел окончательно и кивнул в сторону:
— Я хотел бы поговорить с вами лично.
Мы отошли на несколько шагов, и я продолжил:
— Товарищ младший политрук, разрешите девушке пойти с нами. — Видя, что тот собирается отказать, я затараторил с такой скоростью, с которой только мог, не давая ему вставить слово: – Ее деда немцы на хуторе убили, а саму – насиловали. Убьют ведь ее, если туда вернется. И село ее рядом. Если туда пойдет, а фашисты узнают, что она связана со смертью двоих солдат, — опять же убьют. Нельзя ее отпускать. А если допросят, и она про вас рас скажет?..
— Да куда ей с нами? — Мой словесный поток, похоже, до такой степени выбил чекиста из равновесия, что тот забыл даже про уставную форму разговора командира с бойцом. — Мы же по лесам, а потом через линию фронта…
— Потом, может, что-то придумаем. — Раз ты решил не по уставу, позволим и себе вольность. — У вас ведь командир ранен, а девушка может помочь. Перевязать там… Приготовить что-то опять же… И на разведку ее, если что, можно будет в село какое заслать по дороге. Немцы ж не заподозрят одинокую девушку…
Оля осталась с нами. Все-таки я уговорил Терехина. Да и она не протестовала. Сейчас девушка сидела возле носилок с раненым майором и, изредка бросая на меня косые взгляды, колдовала над его бинтами. Мужская же половина – я, четыре бойца и политрук – сгрудились вокруг горевшего в предварительно выкопанной ямке небольшого костерка. Да, Терехин тоже сидел с нами. Видимо, все же не такой он и зажравшийся тип – с рядовыми бойцами посидеть не брезгует. А то, что требует вести себя исключительно по уставу и бдителен без меры, — так работа ведь у него такая. Следить за моральным (и не только) обликом бойцов доблестной Рабоче-крестьянской Красной армии, пресекая при этом всяческое разложение ее рядов и выявляя в них врагов трудового народа. Загнул, да? Это меня после ужина потянуло на философию. Мы только закончили поедать удивительно вкусный хлеб (я же никогда не любил хлеб!), запивая его водой, и теперь ловили уставшими телами остатки тепла, уходящего вместе с солнцем.