— Будь я на твоем месте, я бы помалкивал об отце, — сказал Сефтон Бойд, — здесь спекулянтов не жалуют.
— И разведенных матерей — тоже, — куснул его в отместку Пим, но вообще тактика его была умиротворять, сглаживать и сосредотачивать все нити в своих руках.
Еще одним завоеванием его был Беллог, учитель немецкого, человек, сокрушенный и раздавленный прегрешениями страны, ставшей для него родиной. Пим завоевал его расположение усердием, покупкой за счет Рика дорогого немецкого пива в «Томасе Гуде», выгуливанием его собаки и приглашением его в Монте-Карло вкупе с обещанием, что все расходы его будут оплачены, — предложение, которое Беллог, к счастью, отверг. Сейчас я постыдился бы вести себя столь примитивно и мучился бы подозрениями, не рассердится ли Беллог на такое мое ухаживание и не отвергнет ли меня. Но Пиму все эти чувства были неведомы. Пим любил Беллога, как и всех окружающих. К тому же он нуждался в этой немецкой душе, так как привык к немцам со времен Липси. Он жаждал отдать всего себя, броситься в объятия перепуганного Беллога, хоть Германия в то время значила для него не более как заброшенный и нелюбимый всеми край, где можно укрыться и где способности его будут оценены по достоинству. Ему требовалось с головой уйти туда, в это ощущение тайны и сокровенности, ощущение жизненной изнанки. Ему требовалось покончить со всем английским в себе, невзирая на все симпатии к этому английскому. Он даже так вошел в роль, что, к возмущению Сефтона Бойда, стал говорить с легким немецким акцентом.
Ну а женщины? Уверяю вас, Джек, что мало кто был так восприимчив к чарам женской красоты и возможностям наслаждаться ею, как Пим, но в школе насчет наслаждений было строго, даже наслаждаться в одиночку считалось преступлением, достойным порки.
Миссис Уиллоу, хоть Пим и был готов всем сердцем полюбить ее, была постоянно беременна. Томные взгляды, которые он бросал на нее, не находили никакого отклика. Школьная сестра-хозяйка тоже была весьма недурна, но, когда однажды ночью он, симулируя головную боль, заявился к ней в смутной надежде предложить ей руку и сердце, она грубо отослала его обратно в постель. Лишь одна миниатюрная мисс Ходжес, преподававшая игру на скрипке, некоторое время проявляла к нему интерес. Пим подарил ей папку из свиной кожи для нот, купленную в «Хэрродсе», и поведал, что собирается заниматься скрипкой профессионально, на что она прослезилась и посоветовала ему выбрать другой инструмент.
— Моя сестра не прочь проделать с тобой это самое, — сказал Сефтон Бойд однажды ночью, когда, забравшись в постель Пима, они тискались там без особого энтузиазма. — Она нашла в моих бумагах твое стихотворение и говорит, что ты как Китс.