».
— Черт его дери! — выругался он вслух, имея в виду присутствие Кейт, и, швырнув карандаш, сжал кулаками виски.
Опять зазвонил телефон. Он дал ему немного потрезвонить, прежде чем, придя в себя, взял трубку и, по своему обыкновению, взглянул на часы.
— Материалы, которые вам требуются, отсутствуют уже давно, — не без удовольствия в голосе сообщил Николсон.
— Куда же они делись?
— Забраны нами. Мне ответили, что материалы выданы нам и мы их не вернули.
— Кто это «мы» персонально?
— Чешский отдел. Материалы реквизированы нашими сотрудниками в Лондоне в 1953 году.
— Кем?
— М.Р.П. Это инициалы Пима. Хотите, я позвоню в Вену и выясню, куда он их дел?
— Утром я это сам у него выясню. А что насчет командира?
— Майор Гаррисон Мембери из Учебного корпуса.
— Из какого именно?
— Он был временно откомандирован в военную разведку на период с 1950 по 1954 год.
— Боже правый! Адрес имеется?
Он записал адрес и процитировал саркастический афоризм Пима, в котором тот переиначивал изречение Клемансо: «Военная разведка имеет такое же отношение к слову „ведать“, как военные музыканты к музыке».
Он повесил трубку.
— Они даже не проинструктировали этого несчастного дежурного! — посетовал он, опять же для Кейт.
Повеселев, он опять занялся взятой на дом работой. Где-то за Грин-парком часы пробили три.
— Я пошла, — сказала Кейт.
Она оделась и стояла в дверях.
Бразерхуд мгновенно вскочил.
— О нет, никуда ты не пойдешь! Ты останешься здесь, пока я не услышу твоего смеха.
Он подошел к ней, опять раздел ее и уложил обратно в постель.
— Почему ты думаешь, что я собираюсь совершить самоубийство? — спросила она. — Что, сталкивался с этим раньше?
— Скажем лишь, что одного раза было бы вполне достаточно, — отвечал он.
— Что в «кочегарке»? — спросила она второй раз за этот вечер.
И второй раз Бразерхуд притворился, что не слышит.
Память моя, Джек, здесь становится избирательной. Больше обычного. В моем воображении, как и в вашем, я надеюсь, встает он. Но и вы также предстаете передо мной. А то, что не относится ни к вам, ни к нему, скользит мимо меня, как пейзаж за вагонным окном. Я мог бы живописать вам горестные беседы Пима с незадачливым господином Бертлем, во время которых Пим, следуя инструкции Рика, не уставал заверять его, что деньги уже посланы по почте и что все улажено — все получат свое и отец вот-вот предложит отелю кругленькую сумму Или же нам можно было бы неплохо провести время вместе с Пимом, валяясь, как и он, все дни и ночи напролет в номере отеля — заложником горы неоплаченных счетов, скопившихся внизу, грезя о молочно-белом теле Елены Вебер в той или иной из череды соблазнительных поз, теле, отражаемом в бернских зеркалах, провести время вместе с Пимом, казня себя за свою робость, питаясь бесчисленными континентальными завтраками, усугубляя количество счетов внизу в ожидании телефонного звонка. Или момента, когда Рик самолично возникнет из небытия. Но Рик не звонил. Когда Пим попробовал набрать его номер, единственным ответом ему был монотонный гудок, похожий на волчий вой.