Стайка ребятишек, что вела или сопровождала летчика в нужном им направлении, постепенно росла. Но главным — с обрезом автомата ППШ эпохи Второй мировой — был серьезный пацан лет десяти. Второму его вооруженному помощнику можно было дать все восемь. Он постоянно что-то выкрикивал и лихо размахивал наганом времен гражданской.
Первое время наличие у крестьян самого архаического оружия нас только веселило. Какой-нибудь раритет с калибром в пять сантиметров, заряжающийся с дула и кремневым бойком, вселял в нас легкомысленное чувство своего абсолютного превосходства. Но когда старинные английские винтовки — буры — доставали нас с расстояния в три-четыре километра и оставляли раны, несовместимые с жизнью, смеяться почему-то уже не хотелось. Потому что поняли: побеждают не оружием, но ненавистью.
Конечно, теперь мне часто приходится слышать, что шурави все же были лучше американцев. И что, мол, зря мы тогда послушались плохих людей. Но прошлого не вернешь, не вернешь бесчисленных жертв и пролитой крови. Если наши потери поддаются подсчету, то афганцы теряли неизмеримо больше. И потери исчислялись уже не тысячами, а сотнями тысяч, миллионами. Все-таки им противостояло самое современное оружие массового уничтожения. Оно сметает людей, как крошки со стола в солдатской столовой, — жесткой и беспощадной щеткой, абсолютно равнодушной к отдельной личности. Цивилизация не может тратить время на индивидуальные казни. Она оперирует большими числами.
Когда-то исход сражения решался поединком лидеров. Почему бы современным президентам, болтающим о гуманизме, не принять этот способ решения конфликтов? Это было бы самое убедительное доказательство их любви к собственным народам.
Основными и самыми серьезными нашими врагами в Афганистане были все же не крестьяне со старинным вооружением, а чаще всего небольшие мобильные группы иностранных наемников. Они располагали самой точной оперативной информацией и почти всегда заставали нас врасплох. Короткий кровопролитный бой, уничтожение склада с горючим или боеприпасами, колонны грузовиков или бронетехники — и бесследное исчезновение.
Так было и тогда, в роковой для меня день независимости — семнадцатого августа. А когда удавалось подстрелить одного-двух из этих групп, то там тоже было на что посмотреть. Это уже не старинные мушкеты, а самое современное вооружение и средства связи. Плюс экипировка, о которой мы могли только мечтать. Никакого отношения к крестьянам из кишлака эти боевики, конечно, не имели, хотя часто были одеты, как и простые крестьяне, в традиционные длинные рубахи и жилетки. А если наемники захватывали пленных, то о судьбе наших ребят было даже страшно рассказывать. Счастливчиком оказывался тот, кто успевал застрелиться или взлететь в воздух, захватив с собой на тот свет и несколько моджахедов. Случалось, что, переодевшись в советскую форму, наемники из мобильных групп устраивали нападение и на жителей какого-нибудь дружественного кишлака. После такой инсценировки дехкане, в лучшем случае, встречали нас с ненавистью и презрением. А то и очередями из китайских автоматов, доставленных им теми же наемниками.