Михаил Касьянов: Вне работы я общался с Ходорковским сразу после ареста Платона, когда уже началось давление на ЮКОС. Он попросил о личной встрече. Я пригласил его в резиденцию, домой. Он мотивировал свою просьбу тем, что только мне доверяет. Он был очень огорчен, расстроен — не психологически, но эмоционально, душевно. Я с ним встречался вне работы после ареста Платона и до его ареста в октябре 2003 года раза четыре.
Тогда я просто не понимал, что происходит. Собственно, Ходорковский и просил меня выяснить у Путина, что же происходит. Я несколько раз пытался с Путиным на эту тему поговорить. Он уходил от разговора. Я комментировал ситуацию, говорил, что вся эта история плоха для бизнеса. И вот когда я в очередной раз его спросил — мы были вдвоем, — он мне сказал: «Вы знаете, что Ходорковский и его друзья финансировали политические партии: СПС, „Яблоко“ — то, что я им разрешил, но они еще финансируют коммунистов, финансировать которых я не разрешал». Я, честно говоря, замолк и перестал дальше расспрашивать, потому что этот политический аспект был для меня неожиданностью. Для меня это было удивительным. Я, конечно, понимал, что крупные бизнесмены, в том числе и Ходорковский, финансировали политические партии, но что для легальной деятельности, для вполне законного финансирования партий надо еще и спрашивать секретного разрешения у президента, это для меня стало новостью. Я Ходорковскому это все рассказал.
Леонид Невзлин: Начали нас давить. Помню, что Миша был в Америке. Мы с ним все время на связи. Пичугин уже сидит. Я начал плохо спать. Я даже могу сказать почему. Мне Шестопалов сказал, что все спецоперации происходят рано утром — в четыре-пять утра. И еще он мне посоветовал собрать некоторые вещи, чтобы в случае, если повяжут, чтобы уже было… Это же не просто так он говорил — вокруг «Яблоневого сада», где мы жили, крутились машины, за нами приезжали-уезжали «наружки», какие-то посты были постоянными, что-то готовилось… Один раз нам сказали: сейчас начнется — и мы были готовы. Но оказалось, что это по другому делу, не в тот раз. Так вот, Миши нету, я хоть и не в ЮКОСе, но получаю информацию. Стараюсь приходить не поздно. Читаю, нормально засыпаю. В пять утра — как штык — опа! — просыпаюсь. Рядом сумочка приготовленная. Я весил тогда 67 килограмм при росте 186. Это истощением называется. Очень видно на тех фотографиях в газетах после допроса в прокуратуре. От Мишиного спокойствия я обалдевал. Ничто не могло нарушить его распорядок дня. Как будто все протекало отдельно от него.