— Какого черта тебе нужно? — Мачеха чуть не задохнулась от гнева.
Сейида опешила. Что тут непонятного — разве она пришла не домой?
— Чего расстучалась? — продолжала Даляль, словно Сейида была чужой и ее надо выспрашивать из-за двери.
— Это я, — растерянно повторила девочка.
— Так что? Думаешь, тебя заждались? — язвительно осведомилась мачеха.
Значит, она зря беспокоилась — ее не будут ругать за опоздание! Да и какое там опоздание, Сейида даже рано вернулась. Вот как подгонял ее страх перед мачехой! Новый выкрик Даляль прервал эти размышления:
— Ступай, ступай, повеселись!
Сейида не знала, что и подумать. С каких это пор мачеха заботится о ее развлечениях? Почему она так и не открыла дверь? Чей голос доносился из спальни?
Раздумья Сейиды нарушили возбужденные голоса: во двор завернула группа людей и теперь приближалась к парадному. На лестнице послышались неровные шаги.
Шаги приближались. Шум нарастал. Даляль опять подошла к двери:
— Что там еще случилось?
— Не знаю, мама.
Теперь девочка различала голоса, взывавшие к богу: «Твоя воля, Всевышний! Спаси и помилуй нас, грешных!» Сейиде стало страшно. Предчувствие неминуемой беды сжало сердце. Она забарабанила в дверь.
— Мама, открой! Это к нам!
Дверь приотворилась. На лице мачехи были написаны испуг и удивление.
— Объясни толком, что происходит?
За спиной Даляль вырос мужчина — он тоже вышел на шум. И тут девочка узнала медника. Зачем он здесь? Чего ему тут надо?
— Ну, что застыла?! — прикрикнула мачеха. — Поди посмотри, в чем дело!
Поднимавшиеся по лестнице уже достигли площадки — на плечах они несли что-то тяжелое, завернутое в абу[7]. Али выскользнул из двери и поспешил затеряться среди мрачной процессии. И тут раздался вопль: «Кормилец мой!» Это кричала Даляль. Странное появление Али, непонятные вопросы мачехи, возмутившейся ее ранним приходом, — все вылетело у Сейиды из головы. Страх и отчаяние охватили ее. Неподвижное тело пронесли в спальню и положили на кровать. Сейида почувствовала, как на ее плечо опустилась чья-то рука. Она подняла голову и увидела хаджи Бараи. Веки его были воспалены, словно он только что плакал. Бараи привлек девочку к себе.
— Пойдем-ка отсюда, дочка. — Он отвел ее в сторону и крикнул: — Эй, женщины! Пусть кто-нибудь займется бедняжкой!
Кто-то обнял ее, приговаривая: «бедная», «несчастная», «сиротка ты наша».
Люди потянулись к выходу.
— Упокой его, господи, — доносилось до Сейиды.
— Надо же так случиться! Рядом со мной шел, был в полном здравии — и вдруг!..
— Аллах не оставит его…
— Умер с именем божьим на устах!