Эохайд успокоился.
— Это вы хорошо придумали. И в самом деле рановато вам сейчас домой ехать. Стоит данам узнать, что вы убили их вождя, они все море обшарят, чтобы расправиться с вами. И двинутся на запад. Им и в голову не придет, что вы отправились на север.
— А вы поедете в Эриу? Мы бы где-нибудь встретились.
Эохайд вздохнул и покачал головой:
— В Миде ничего не забыли. Мое лицо тут же меня выдаст. — Мрачно: — Мы надеялись, что найдем таких же, как мы, скоттов и откроем новое поселение, но только не в зеленой Эриу.
Маэлох несколько раз воткнул топор в дерн, очищая его от крови и мозгов.
— Ладно, мне пора.
— Я пойду с вами к лодке и отправлю своих людей назад. Как только они скроются из вида, поднимайте якорь. Потом расскажу данам о Ганнунге. Без подробностей. — Эохайд улыбнулся. — Торопиться мне теперь ни к чему. Может, именно с вас и начнется мое отмщение.
I
Жена Апулея Ровинда тихонько вошла в темную комнату. Дверь оставила приоткрытой.
— Как вы себя чувствуете, Грациллоний? — негромко спросила она. — Спите?
Лежавший в кровати Грациллоний даже не шелохнулся.
— Нет, не спится. — Голос его звучал отрешенно.
Она подошла поближе.
— Мы скоро будем обедать. Пошли за стол.
— Спасибо. Я не голоден.
Она посмотрела на него. Свет, проникавший в комнату из коридора и через щель в тяжелых занавесках, позволял увидеть, как он похудел и осунулся.
— Вам просто необходимо поесть. С тех пор, как вы у нас, вы едва притронулись к пище. Сколько же это дней прошло?
Грациллоний не ответил. Не мог вспомнить. Шесть, семь, восемь? Все это не имело значения.
Женщина набралась храбрости:
— Вы должны прекратить это.
— Я… устал.
Теперь она говорила с ним резко:
— Во время наводнения вы чудом остались живы, а потом все силы, что у вас были, потратили на спасение людей. Все это верно. Но у вас тело солдата, и восстановиться вы должны были за пару дней. Грациллоний, вы нужны им. Мы все в вас нуждаемся.
Он посмотрел на нее. Хотя и немолодая, это была все еще видная женщина: высокая, голубоглазая, с каштановыми волосами и правильными чертами лица. Происходила она из знатной озисмийской семьи, имевшей древнеримские корни. Он смутно припомнил, что характер ее был мягче и спокойнее, чем у мужа, но при этом она добивалась своего даже чаще, чем супруг.
— Да я бы пошел, если бы мог, — вздохнул он. — Прошу вас, Ровинда, оставьте меня в покое.
— У вас это все не от усталости, а от горя.
— Без сомнения. Вот и оставьте меня вместе с ним.
— Не вы первый перенесли тяжелую утрату. Это удел всех смертных. — Она не стала говорить о том, как из года в год теряла своих детей. В живых остались двое.