нашей семьи, овладели новой квартирой моего брата, в то время как старую он еще не продал.
Когда Катрин благосклонно комментировала мои статьи, я воспринимал это как некую безнадежную попытку с ее стороны установить равновесие между двумя ее сыновьями: одаренным, то есть моим братом, и неодаренным, то есть мной. Если бы я написал хотя бы одну книгу!
Она видела в Фабьене своего отца, тогда как во мне она видела моего, который не принадлежал к потомству длинных и тонких выходцев с Юры, центрального региона Франции, с ясным взглядом и треугольной челюстью. Почему она вышла за него? В моих воспоминаниях родители разговаривали с некоторой холодностью и сохраняли дистанцию, что одновременно беспокоило и успокаивало, так как если между ними не было любви, то не было и конфликтов: они не общались достаточно, и этого было достаточно, чтобы они не ругались. Согласно семейной легенде, рассказываемой вполголоса многочисленными дядями, тетями и кузенами, после своего возвращения из Алжира Катрин влюбилась в нетрадиционного художника-невротика, который с треском выставил ее за дверь. Тогда она набросилась на молодого человека с Нейи, в очках в роговой оправе, кругленького и улыбчивого, бесцветного и с отсутствующим взглядом, коим и был мой папа. Он пребывал в сильном потрясении, неожиданно заполучив такую красавицу, и потому всегда казался обремененным своей женой, как выигравший в лото и не знающий, что делать с такими деньжищами. Приходя с ней на какую-нибудь вечеринку фармацевтов или ортодонтов, он всегда спешил оставить ее кому-то как пальто. Находилось немало любителей и угодников, вьющихся над Катрин, сужая круги, в то время как мой отец отправлялся в буфет пить кока-колу. Он никогда не употреблял спиртного и твердил всем, что кока-кола — полезный энергетический напиток. И как фармацевт советовал принимать ее даже детям. Когда Катрин удавалось освободиться от орды навязчивых поклонников и она подходила к папе, он взирал на нее в замешательстве и придумывал повод, чтобы отдалить ее от себя и не являть присутствующим разительный контраст между совершенной красотой своей жены и своей собственной ничтожной наружностью.
Должен признаться, что, будучи ребенком, я не стремился нравиться Катрин, полагая, что это она должна меня обольщать. Она не знала, что и делать, все были от нее в восторге еще до того, как она подумывала ими интересоваться. Долгое время я упрекал ее в слабости чувств, а потом понял, что у нее никогда не было времени на их развитие, так как она постоянно была занята, защищаясь от чужих чувств. Ее слишком часто сжимали в объятиях, и она уже не могла обнимать. На нее слишком много смотрели, и она уже не замечала никого. Когда на свет появился Фабьен, она набросилась на него, определив сразу по его голубым глазам, по его ямочке на подбородке, по его светлым волосикам, что это было ее