На минуту задумавшись, Элен спрашивает:
— А ты? Тебе когда-нибудь угрожали?
— Угрожали. Совсем недавно…
— В письмах?
— Нет. По телефону…
— А кто с тобой говорил?
— Неизвестно.
— И тебя это не беспокоит?
Он складывает газету, смотрит на встревоженную Элен.
— Что бы там ни случилось, я не хочу жить в страхе. Во всяком случае, уверяю тебя, для меня лично в этом нет ничего серьезного.
Волнение Элен удивляет и забавляет его.
— Не думай об этом. Ведь ты — мой амулет, ты отгонишь от меня все беды.
Несмотря на его неподдельно веселое настроение, Элен не покидает чувство страха за Ласснера.
— А что, разве ты не можешь как-то обезопасить себя?
— Нет, — произносит он все так же бодро. — Как говорили греки, надо продолжать.
— Продолжать?
— Да, продолжать наслаждаться настоящим и крепко любить друг друга.
Они сидят рядом, Ласснер обнимает Элен.
— Зря я рассказал тебе об этом. Извини меня. Не надо грустить.
— Но почему они тебе угрожают?
— Не знаю. На днях я был в полиции. Это, наверное, не понравилось убийцам Скабиа или их покровителям. Вероятно, они думают, что я опасен.
— И это правда?
— Да нет, но если они и в самом деле так считают, то постараются запугать меня, чтобы я не помогал следствию, или придумают что-нибудь в этом роде.
Ласснер ласково посмотрел на Элен, и эта нежность пронзила ее до глубины души. Все же она не успокоилась. В последние дни ей казалось, что Венеция лучше любого другого города может стать приютом для счастья. Но в мире нет таких уголков, где могло бы укрыться счастье, несчастье же входит в любые двери. Элен поняла это, и на душе у нее стало тревожно.
Так как дождь не переставал и Ласснер не мог снимать, они решили вернуться домой на катере. Добравшись до пристани, они увидели моторную лодку, скользившую по узкому каналу, — на ней колыхалось развешанное белье, которое забыли убрать от дождя. Человек за рулем величественно сидел на корме под гигантским красным зонтом, и, чтобы снять эту картину, Ласснер побежал по набережной, не обращая внимания на лужи, брызги летели во все стороны.
Домой они вернулись продрогшие и мокрые по колено. Приняли горячий душ и долго обнимались и целовались в ванной. Ласснер фотографировал Элен под душем, обнаженную или окутанную паром. Ее гладкое и гибкое тело, волосы, обрамляющие лицо, словно легкий шлем. Тоненькая и в то же время крепкая, она была похожа на подростка.