— Что же ты сразу мне
не позвонил, не излил душу? — с болью упрекнул друга Стас. — Глядишь, может,
что-нибудь и придумали…
— Стыдно было:
женили. Попросту говоря, влип! — виновато развел руками Ваня. — Да и что тут
уже придумаешь? Ребенок ведь будет. Душа живая. Грех о чем-то своем жалеть. Да
и разводиться мне никак нельзя. Ты же ведь знаешь, что самая моя заветная мечта
— отставить! — главная цель моей жизни, это — стать священником. А второбрачных
не рукополагают.
— А если сделаться
священником через монашество? — осторожно спросил Стас.
И услышал:
— Да какой из меня монах?
Живой я слишком для этого, Стасик! Дам во время пострига Богу обеты. Нестяжание
— это еще куда ни шло. Я с детства привык к бедности. Послушание тоже выполнимо
– к нему я в армии привык. И оно мне, честно скажу – даже нравится! А вот что
касается обета целомудрия, то тут гораздо сложнее… А ну, как снова не выдержу?!
Не-ет, теперь придется терпеть. Как говорится, стерпится – слюбится… Главное,
чтобы Вика пока о том, что я священником хочу быть, не узнала. Она же меня
теперь генералом, а то и маршалом только видит! Другой я ей и не нужен!
Ваня опустился на
колени перед заснеженным могильным холмиком и, прижавшись к нему лбом, горячо
зашептал:
— Батюшка Тихон!..
Помолись Богу!.. Он же ведь всегда тебя слышит!.. НЕ то что меня — грешного… Ты
вон уже скольким людям помог! Помоги же теперь и мне. То есть, нам. Умоли Его
управить всем так, чтобы всё было, не как я или Вика, а как Он – хочет!
Поднявшись, он
стряхнул с колен, затем — длинных пол шинели снег.
И жестом пригласил
Стаса последовать его примеру.
Но Стасу и не нужно
было ничего советовать.
Он с готовностью
занял место Вани.
Тоже припал лицом к
могилке отца Тихона.
И — словно не студент
филфака и будущий писатель, беспомощно путаясь в словах, просил, просил…
О Лене…
О себе…
Если только это еще
возможно — с Леной…
Так же, как и Ваня,
все земное он старался предать в волю гораздо лучше знающего, что полезней для
нас, Бога…
Он мог так молиться
хоть целый день.
Лишь то, что Ваня
начал деликатно покашливать за пределами оградки, остановило его.
Он подошел к другу, и
тот, снова став боевым сержантом — «сражантом», как называла таких Лена,
сказал:
— Поговорили — и
будет! А теперь — левое плечо вперед… шагом марш!