Весь этот опыт Славки
заключался в том, что, выпросив однажды у Милушиного мужа, засапожный нож, он
собрал всю детвору, нарисовал на маленькой дверце низенького амбара статной
женщины фигуру половца и решил продемонстрировать свое мастерство. С криком:
«Бей поганых!» он метнул нож. И надо ж такому было случиться: в этот самый миг
дверца открылась, и в ней возникла вытаскивающая за собой тяжелую корзину хозяйка...
Не будь ее, нож, конечно, вонзился бы прямо в сердце половца, а так… прямо в
хозяйку, чуть пониже спины! Как говорится, и смех, и грех… Хорошо еще дело было
не летом, а осенью, когда уже надевают более-менее плотную одежду…
- Половцы! Половцы! –
завопила женщина, решив, что в нее угодила вражеская стрела.
Тревога была
страшной. По лесам разбежалась разве что не вся округа.
Дед Завид после этого
собрался запороть Славку до смерти. Но Милушин муж, чувствуя свою вину, все-таки
это он дал нож мальчишке, уговорил деда, самому выпороть Славку. Он бил, вроде,
не сильно. Так ему казалось, потому что Славко упорно молчал. Но ведь рука-то у
него кузнецкая! А Славко молчал, потому что отец успел завещать ему жить по
закону и совести. И коль он нарушил закон, то по совести обязан был молчать.
Словом, когда Милушин муж увидел, что «нарисовал» на том месте, на котором
Славка не мог сидеть потом месяц, то от жалости пообещал собственноручно
выковать и подарить ему засапожный нож. Но – только когда тот поумнеет!
«И почему я до сих
пор не поумнел?» – с досадой вздохнул Славко.
В этот момент хан
произнес имя Мономаха, и Славко насторожился.
А не засаду ли они
держат тут их князю? Дед Завид, бывало, рассказывал, что Мономах не любит
ездить с большой охраной. И вообще оружие и княжескую одежду он возит за собой
в телеге - первое на случай военной опасности, а вторую надевая только при
въезде в город… И еще дед говорил, что потерять Руси сейчас Мономаха, все равно
что лишиться собственной головы.
А не обезглавить ли решили
одним ударом Русь половцы?
Хан Белдуз у них
самый отчаянный, с такого станется…
«Ну что ж, - решил
Славко. – Тогда пусть поживет! Если только Мономах появится, я сразу выскочу,
крикну ему о засаде, и он сам расправится с моим кровным врагом! Меня, конечно,
сразу убьют…»
Замечтавшись, Славко
представил, как будет встречать его тогда родная весь: в повозке с зажженной в
скрещенных руках свечой. Как будет заламывать руки, вспоминая, что это он спас
ее сына Милуша. И сокрушаться, что не успел выковать засапожный нож, ее муж.
Как запоздало будет рыдать, прося прощения и твердя, что так не ценил Славку,
дед Завид. И сам Мономах своими руками наденет на его еще теплую шею золотую
наградную цепь - гривну…