- Да, отец, извините, - сказал Лу смиренно. - Мне бы этого тоже не хотелось. - И подмигнул Гэсу.
- Ладно, все, замолчали, - приказал отец.
Новая церковь была небольшой, но высокой. На плоской равнине ее белый шпиль был виден издалека. Ее стены были сложены из песчаника и охристого известняка, все блоки камня были вырублены и обтесаны вручную. Венчала церковь островерхая крыша, крытая кровельной дранкой. Слева от церкви располагалось небольшое кладбище, огороженное проволочным забором; столбы забора были из белого известняка. На кладбище могил пока было мало - прошло слишком мало времени с того дня, как им стали пользоваться.
- Придет день, - сказал отец, - когда сюда переедет Додж. Надо уже покупать землю.
Но пока вокруг простиралась лишь ровная, как стол, золотистая прерия, однообразие которой не нарушалось ни домами, ни строениями, пронзенная в одном месте бело-желтой стрелой храма Господня.
У церкви собрались фермерские семейства, и пока взрослые беседовали, подшучивая друг над другом, сплетничали, дети валяли дурака, стараясь при этом не очень шуметь и не привлекать внимания старших. Прозвонил колокол, во дворе церкви стало тихо - все направились внутрь и заняли свои обычные места. В церкви царили мир и спокойствие, которые становились еще более ощутимыми, когда пелись гимны и когда пастор произносил свою проповедь в День Благодарения. Пастор не принадлежал к тому типу проповедников, которые любят постращать адским пламенем и бурлящей смолой и серой. Лишь изредка, в начале лета, когда становилось влажно и жарко, и когда обычно зачинались дети, он позволял себе немножко погромыхать в своих проповедях.
На этот раз послание мирянам было мягким, как и его манеры, чистым, как и он сам, проникающим в душу, как и его голос. Пастор говорил о Боге, о Трудолюбии, о Приумножении, о порочности пьянства, и, наконец, о Благодарности Господу за дарованный урожай. И это было как раз то, что нужно этим жилистым фермерам с шишковатыми пальцами, чтобы ощутить в полной мере благополучное завершение своих летних и осенних трудов.
Потом, после молитвы, все пожали руку пастору и вышли во двор, чувствуя удовлетворение как после хорошего обеда. Потом еще немного посплетничали, обсудили погоду, разошлись и семьями, как и прибыли, отправились по домам. Некоторые в колясках, но большинство в обыкновенных повозках и телегах.
Матери пришлось посылать Гэса за остальными детьми, которые околачивались вокруг деревянного двойного туалета с дверьми на противоположных концах: с одной стороны, для мужчин, с другой - для женщин. Детей тянуло к нему как мотыльков к свету.