Но судьба решила иначе.
Из мореходки его призвали на флот, и за два года бывший «пиджак» решил, что от добра добра не ищут, тем более что и военные корабли под красным флагом все чаще выходили в океан.
Но служить его определили поближе к родине — на Каспийскую флотилию, и пока его однокашники водили корабли от Мадагаскара до Хайфона, Каиров занимался картами и лоциями берегов Мангышлака и Дагестана.
Потом как-то представилась возможность перевестись на Тихий океан, но Гаянэ как раз ждала второго ребенка.
Затем его перевели из ВМФ в морскую пограничную охрану, и мечта окончательно ушла за горизонт, чтобы вот теперь неожиданно воскреснуть.
Подготовка уже шла к концу, когда кавторанга ожидал первый неприятный сюрприз. Из Октябрьска вместе с заказанными им радарами прибыл новый командующий экспедицией. Какой-то вытащенный из отставки адмирал — седой, краснолицый толстяк, единственное достоинство которого заключалось в том, что он был заядлым любителем яхтинга и великим знатоком парусного флота. Да еще в том, что он на свете один как перст.
К чести его, Яков Борисович Козлов, так звали старика, не пытался ставить на место своего заместителя и лишний раз утверждать свою власть, но все равно было обидно.
Однако буквально за неделю до отплытия адмирал, уже успевший выучить местных союзников всем ругательствам, которые знал, внезапно умер — отказало сердце, близ которого уже долгие годы сидела финская пуля.
Так Каиров вновь оказался заведующим морской частью «особой экспедиции Минобороны и Академии наук».
И вновь работа, работа, работа.
Они монтировали на двух выделенных им трехмачтовиках радары и эхолоты, пытались приспособить к отлитым в местных кузнях гребным винтам снятые с бронемашин двигатели и обучали обращаться с рациями своих будущих товарищей по великому походу — на это не без скрипа согласилось руководство. Помог аргумент, что от этого зависит успех плавания и миссии.
С последним рейсом баржи привезли дипмиссию в Шривиджайю — пять неулыбчивых личностей, представившихся этнографами, хотя от них за десять метров попахивало родной конторой. С ними были еще два радиста, тащившие сверхмощный передатчик, и один чародей гарнизонного разлива — лопоухий двадцатилетний младший лейтенант, при взгляде на которого местные его коллеги почти в открытую ухмылялись.
В день отплытия небеса потемнели; над морем собрались темные тучи, с гор подул промозглый ветер, раздувая палатки торговцев на пышных, шумных рынках Оиссы. В криках чаек слышалась тревога…
И с особой остротой вспомнилась Каирову мудрость древних: «Жить не обязательно. Плыть — обязательно».