Словно узнав, о ком он думает, в большом зале громко загнусили хором:
Эх, а нашего хозяина жена
Всем парням в селе мила.
На кулаках парни спорят,
Чьей из них будет она…
Уже не раз Сутар испытывал желание разобраться со своими постояльцами с помощью дубинки, но сейчас злобы не было, да и уж вряд ли кто стал бы добиваться Гзовмы кулаками. Мало того, что уродлива и служит Подземному, так еще болезненна, несмотря на крупную стать, и сварлива. Да и не жена она ему, и не будет. Как она глухо обмолвилась, после того, что сотворили с ней Нездешние в тот роковой день, она потеряла все чувства, что даны женщине.
И Хмор даже иногда думал, что для нее, как и для него, это не наказание даже. Просто рачительные чернокнижники не стали выбрасывать сломанную вещь, а заботливо использовали — как подпирают покосившийся плетень сломанным копейным древком или затыкают дыру в крыше досками от старого стола.
Пленник, от которого нет больше пользы, и чародейка, что не может творить чары, чем не старые доски? Его теперешние хозяева века и века стояли в тени, не лезли на рожон, избегали больших битв и тащили в свое логово то, что другие считали хламом. Сколько сгинуло царств, магических орденов и великих чародеев, а они все ждали. И, похоже, дождались своего часа.
Тяжело поднявшись с покосившейся лавки, Хмор пошел на задний двор. Нужно было наколоть дров — хоть разомнется. Тем более дрова постоянно были нужны. Очаг жрал их, как свинья помои, но в каменной груде, именуемой постоялым двором, не было места нормальному теплу, и даже при раскаленном очаге по углам таилась зябкая сырость и гуляли острые сквозняки.
…Что случилось с ним после того, как нападавшие бросили ему в лицо проклятое зелье, он толком не помнил. Память сохранила очень немногое — скачку в кожаном мешке на спине лошади, какие-то подвалы, где отсиживались его похитители, тупые удары под дых… В себя Сутар пришел лишь в неведомом убежище слуг Подземного Хана — крепости в каком-то медвежьем углу с уходящими под землю многоэтажными подвалами, крепости, наполненной молчаливыми неразговорчивыми людьми в темных балахонах.
И его начали допрашивать. Допросы Сутар запомнил хорошо. Наверное, потому, что не раз наблюдал их в прошлой жизни и даже, случалось, помогал палачу.
Пленивших его интересовали чужинцы. «Зиелмяне», как они говорили. Их занимало буквально все: что пришлецы ели, как себя вели, как одевались. Ему показывали рисунки разных людей в чужинских мундирах и спрашивали, не знаком ли он с кем-то из них.
Допытывались также и насчет того, зачем зиелмянам был нужен тот непонятный камень, который добывали в поднадзорном Сутару руднике. Еще его допрашивал странный человек, которого окружающие вежливо именовали князем, но вряд ли он мог быть князем — от него пахло, как от кузнеца, — раскаленным металлом и горелым углем. Он расспрашивал про м'ашины, но, убедившись, что Хмор об этом мало знает, потерял к нему интерес. Так длилось два или три месяца — его то допрашивали целыми днями или поднимали среди ночи, то забывали в душной камере на целые недели.