А так им и надо, придуркам! Нечего копаться в чужих вещах. Кстати, где они? Ага, вот… Лодку поставили набок и прислонили к поленнице. А оружие и рюкзаки сложили в кучу у стены. Не было только патронов и пакета с гранатами. А вот это плохо, даже хуже, чем плохо. На охранниках патронташей нет.
— Далеко не могли утащить, — предположил Андрей. — Там весу больше пуда.
— А толку? Мы же не будем среди ночи по всему берегу искать.
— У них караулка есть какая-нибудь? Может, там?
— Некогда, сваливаем с тем, что есть.
Надеваю бронежилет, без которого чувствовал себя очень неуютно. Как снял, выбираясь из тонущей машины, так он и лежал на дне лодки. Теперь воротник… подкладку бы у него заменить, уже шею натирает. Поднял с земли помповое ружье — дрянь для ближнего боя, только в корову с трех шагов стрелять. Ладно, сойдет, все не с голыми руками. Жалко, конечно, что калибр меньше моей двустволки, но дареному коню кулаками не машут.
— Готов?
— Подожди, пап. — Сын стягивает с покойника кольчугу. — Наденешь?
— Давай.
Она не звенит, шуршит несолидно, будто тысяча тараканов одновременно перебирает лапками. И чуть маловата, коротка кольчужка. Не сам ковал — враг давал, перефразируя классику. Ну ничего, в предрассветных сумерках, а ночи нынче короткие, вполне сойду за своего. Главное, морду не показывать.
— Пошли?
Андрей, тоже прибарахлившийся, открывает дверь и выглядывает на улицу. Тишина.
— Пошли.
Лодка, которую несли за натянутые вдоль бортов шнуры, покачивалась в такт шагам и чиркала днищем по высокой траве. До воды двести метров, не больше. Успели пройти только половину, как сзади окликнули:
— Зинка, стой! Вы куда ее потащили?
Зинка? Так и знал, что в этом прикиде буду на бабу похож. Черт возьми, неприятно же! Делаем вид, что не слышим. Топот. Кто-то рывком за плечо пытается развернуть меня к себе:
— Зиновий, твою мать! Оглох?
Поддаюсь рывку, разворачиваюсь на левой ноге и в удар правой вкладываю всю силу. Возмущенный крик сменяется еле слышным и тонким, почти в ультразвуке, стоном. Терпи, казак, от сапога по яйцам еще никто не умирал сразу. Для верности пинаю в голову — человек согнулся так, что прилетает точно в зубы. Сочувствую… Андрей жестче, он не сочувствует, вбивает в окровавленный рот скомканную портянку (когда успел достать?) и вяжет руки за спиной. Уже привычно шарит по карманам, выгребая россыпь патронов. Штук двадцать, это хорошо.
— Куда его теперь?
Оглядываюсь. Как назло, ни единого кустика — наверняка берег регулярно вырубают. Но не возвращаться же в покинутую тюрьму?
— Он стоять может?