Пробиться из зачумленного города на волю было почти немыслимо. Направляясь в Фун-Чен, Паутов не мог не считаться с этим. Но что-то более сильное, чем страх, более властное, чем смерть, заставляло его шпорить лошадь и приближаться к чумному городу.
Там была Ася, его жена, единственный человек, близкий сердцу бродяги-охотника.
Правда, она ушла от него, и еще неделю тому назад он ненавидел ее так, как только может ненавидеть дикий самец, у которого более сильный и ловкий соперник отнял самку. Но теперь это отошло куда-то вглубь души. Он больше не вспоминал этого. Единственным его желанием было отнять, вырвать Асю из холодных отвратительных рук черной смерти.
По мере приближения к городу картина резко менялась. Небо теперь казалось вымазанным китайской тушью и, вместе с оранжевым солнцем, садившимся на вершинах Чунг-Тунга, поразительно напоминало рисунки на японских веерах. В воздухе потянуло гарью. Очевидно, город был подожжен грабителями или обезумевшей от страха чернью. Мысль о пожаре заставила Паутова нахмуриться и подбодрить шпорами усталую лошадь.
Сильная рука схватила лошадь за повод, китайское ругательство прорезало воздух. Лошадь шарахнулась в сторону. В темном крепе сумерек, мягко отрауривших город, Паутов не успел разглядеть внезапной опасности. Скачок лошади спас его. Страшный удар рукояткой тяжелого маузера по голове, от которого хряснула черепная коробка, заставил неожиданного врага отпустить повод. Он шлепнулся навзничь в грязную жижу улицы, раскинутыми руками и полами одежды напоминая гигантскую белую птицу.
Паутов свернул в боковую улицу и галопом поскакал мимо тесно сдвинутых, нахохлившихся фанз.
Несмотря на близость ночи воздух был душен и давил как стеклянный колпак, наполненный ядовитыми газами. За рекой, отделявшей европейский квартал от туземной части города, небо было подернуто темно-красным кармином зарева. Это догорали остатки домов европейцев, подожженных возмущенной чернью, уверенной в том, что белые нарочно привезли с собой черную смерть.
В этот-то горящий квартал и направился Паутов. В душе его жила одна мысль: найти Асю во что бы то ни стало, увезти ее, какой угодно ценою из этого гниющего и горящего ада.
Всюду на пути валялись исковерканные судорогой смерти, зловонные трупы. Казалось, что черная смерть, насосавшись живой человеческой крови, изрыгнула эти трупы, корчась в пьяной рвоте после своего зловещего пиршества.
Женщина была полураздета. Каштановые волосы ее были спутаны и густыми беспорядочными прядями свисали на плечи и грудь. Лицо, продолговатое, тонкое, со впавшими щеками, казалось совершенно чужим и только в глазах, сквозь муть безумия, проскальзывало что-то близкое, родное.