Нужно переписать эти листочки, — наборщики народ аккуратный, требующий предельной ясности.
Надо проследить за правильным размещением по дням всех святых, постов, служб, проверить знаменательные даты.
Я кропотливо копаюсь в этих листках. Есть на них и литературные кусочки: выдержки из классиков и современных авторов. Kto-то, может быть такой же как и я, седеющий не от лет, а от жизни, зарывшись в книги, в тишине убогой парижской мансарды, терпеливо исписывал эти листочки. Я не знаю его. Календарь мне передали через типографию, откуда — время от времени — я получаю мелкие работы. Но я представляю себе, что он, так же как и я, глядя из косого мансардного окна на зеленые верхушки каштанов, усеянные характерными свечечками, думает о своей Тамбовской или Воронежской губернии, где скоро яблони покроются белым тонким и душистым кружевом. Мне вспоминаются строки Блока:
«Свирель запела на мосту
И яблони в цвету.
И Ангел поднял в высоту
Звезду зеленую одну»…
И мне сейчас кажется, что все мое прошлое было реальным, а теперешняя жизнь — старый город, островерхие кирхи, черепичная крыша, свежий ветер с моря — сон.
Один листочек из кучи упал на пол. Он мне не нужен, это из какого-то зимнего месяца, до которого я еще не дошел. Но все равно, надо поднять, а то легко может затеряться. Я поднимаю его, приближаю к глазам и читаю первое, что мне бросается в глаза: явление иконы Божией Матери — «Благоуханный Цвет». Как странно! Почему сейчас, когда я думаю о весне на своей далекой родине, мне попадается это чудесное название, так гармонирующее с моими мыслями. Благоуханный цвет! Я думаю о маленькой, хрупкой девушке в яблоневом саду. Вся пронизанная солнцем, точно светящаяся изнутри, она представляется мне каким-то радостным видением, совершенно не похожим на всех окружающих. И на ее голову, плечи, грудь сыплются невесомые, точно снежники, душистые лепестки. Это моя невеста. Вряд ли ей было еще 16 лет, в те дни, когда я, окончив военное училище, заехал на недельку в имение, чтобы потом с головой окунуться в веселый и погибельный водоворот войны. И мне тогда не было полных двадцати лет. Но чуть тускловатое серебро погон и ярко оранжевые лампасы делали меня старше и значительнее моего возраста. Между нами еще не сказано ничего, что к чему-то обязывает, делает ответственным за все дальнейшие шаги.
Я устало улыбаюсь воспоминаниям. Этот день прошел, как и все другие счастливые и несчастливые дни и годы. Она не стала ни моей невестой, ни женой. Было много других встреч, много женщин, но того радостного волнения, сияния солнечного Весеннего дня, благоуханного яблоневого сада — уже не было. Видение исчезло.